Г. М. ЛИНЬКОВ, Герой Советского Союза

ВОЙНА В ТЫЛУ ВРАГА
Воспоминания о прошлом с выводами
на будущее

Москва
1961 г.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

1.

Благодаря неудачной выброске только тридцать из пятидесяти пяти человек нашего десантного отряда через месяц собралось в тылу у немцев. Это уже была вторая половина октября. По ночам были крепкие заморозки, подпадал снежок. Время было явно упущено. Наступала зима, у нас не было землянок, не было теплой одежды, запаса продовольствия. Появилась тропа - следы. После крепких морозов болота становились проходимыми для военной техники.
Вокруг горсточки москвичей десантников собралось несколько десятков бойцов-окруженцев. Среди этих людей были прекрасные ребята, но были и такие, которых нужно было закалить в боевых схватках с противником.
К этому времени у нас были неплохие связи с нашими людьми в деревнях. Нас хорошо информировали о намерении немцев, о настроениях местных жителей, снабжали продовольствием.
О массовом выводе людей в лес в двадцатых числах октября, когда уже по ночам были крепкие морозы и выпадал снежок, нечего было и думать.
Немцы знали о выброске нашего десантного отряда. Два человека к ним попали в плен живыми. Они нашли грузовые мешки, в которых наряду с прочим имуществом, боеприпасами, взрывчаткой, была рация с бензиновым движком. Да и поиски людьми своего командира и несколько диверсионных вылазок на шоссе насторожили немцев.
В деревнях появились неизвестные посторонние люди, которые всячески добивались связей с москвичами-десантниками. Там, где этим людям оказывали доверие, появлялись каратели, начинались аресты, расстрелы.
В деревнях ускоренными темпами насаждались тайные полицейские.
Я посоветовался со своими людьми и мы решили испробовать организовать несколько групп народного ополчения. Само понятие - народное ополчение, как известно, означает призыв под ружье граждан, но состоящих на действительной военной службе, но способных носить оружие. Конечно, думать о проведении подобного мероприятия в широких масштабах, не приходилось, а попробовать это в нескольких деревнях, а может быть и в нескольких районах было можно.
К тому же, на зиму нам необходимо было подобрать хотя бы несколько таких деревень, в которых можно было бы пристроить раненого, испечь хлеб, пересушить одежду.
Мы выбрали небольшую деревеньку, еще не обработанную немцами. Местность хорошо позволяла вести наблюдение и в случае необходимости организовать оборону - отойти. Название деревни - Московская Гора также отвечало нашим замыслам.
На рассвете мы въехали в эту деревню, выставили надежное охранение с пулеметами. А вечером собрали общее собрание всех жителей деревни, включая подростков. На собрании комиссар объявил, что прибывшая в деревню войсковая часть является штабной ротой авиадесантного партизанского отряда особого назначения, которой поручено организовать в деревне Московская Гора народное ополчение. Начальник штаба зачитал приказ, примерно такого содержания:
1. В д. Московская Гора для борьбы с фашистскими оккупантами создается группа народного ополчения из мужчин призывного возраста.
2. За выполнение всех приказов командования группа несет ответственность по всем строгостям законов военного времени.
3. Разглашение мероприятий командования и действий ополченцев кем-либо из граждан деревни карается смертной казнью.
Приказ подписали командир, комиссар и начальник штаба авиадесантного партизанского отряда особого назначения.Люди были изумлены таким неожиданным поворотом дела. А один из граждан, сын которого был записан в группу народного ополчения, заявил: " Последние две недели у меня были страшные головные боли и я уже потерял всякую надежду на выздоровление. А вот как прослушал этот приказ, то все как рукой сняло ".
Этот гражданин, по твердому его настоянию, был здесь же зачислен в группу народного ополчения и принимал активное участие в выполнении всех боевых заданий вместе с другими ополченцами.
Через два часа после окончания собрания группа в полном составе выступила на выполнение первого боевого задания по разрушению двух небольших мостов и одного километра линии связи на проселке, по которому передвигались немцы.
Чтобы оценить значение этого небольшого мероприятия, нужно представить себе ту обстановку, в которой целая деревня, вооружившись пилами и топорами, под руководством своего командира, вышла наносить вред фашистским оккупантам. Это действительно были ополченцы. Они не имели совершенно огнестрельного оружия, но выступили всей деревней на выполнение боевого приказа штаба партизанского отряда. И тем самым, раз и навсегда покончить со всяким колебанием и нерешительностью. Для них был открыт путь для борьбы. Они могли двигаться только вперед.
Когда на рассвете командир этой группы Ермакович с гордостью по-военному рапортовал мне об успешном выполнении боевого задания, то я его спросил: - Ну, а себя чувствует твое войско, командир?
- Да, что же, мои войска говорят, что сторожить теперь крепко придется, а то ведь чай мосты-то мы за собой порушили и отступать нам больше нет куда.
Да, Ермакович сказал правду. Отступать этой деревне было некуда. А если бы дошло до сведения немцев, что в этой деревне организовано народное ополчение, а уничтожение мостов (кстати, один из них был подпилен так, что он на второй день обрушился под немецкой автомашиной) и линий связи - это их рук дело, то от этой деревни немцы не оставили бы и одной печной трубы. Но этого не случилось.
Деревня, спаянная общим боевым успехом и коллективной ответственностью, продолжала успешно выполнять боевые задания нашего штаба и зорко вести наблюдение за сохранением военной тайны. Спустя несколько месяцев в хате командира ополченской группы Ермаковича были уничтожены четыре агента гестапо. Всей деревней заметались следы и хоронились трупы гестаповцев. А когда появилась опасность разоблачения этой операции, то по согласованию с нами ополченцы отправили своего первого боевого командира к нам на центральную базу и выбрали из своей среды другого и по указанию штаба поехали и доложили немцам, что "деревне в конце концов удалось установить виновника. Таковым оказался гражданин Ермакович Т. Е., вот только задержать не успели. Преступнику удалось скрыться".
Прибывшие в деревню гестаповцы тщательно обыскали и сожгли хату Ермаковича. Но обыскивать в ней было не чего. Ее обыскивали всей деревней прежде чем заявить в гестапо о "бегстве преступника". Сделано было все так, что гестаповцам и в голову не пришло, как поработали здесь " заявители ". В хате кое-что было " небрежно обронено поспешно удиравшим хозяином ". Во дворе визжал не кормленный кабан и мычала не поенная корова.
Две головы скота были платой за четырех "скотов", нашедших себе гибель в этой хате. Это было то, чем пришлось попользоваться представителям гестапо.
Весной сорок второго года в этой деревне был задержан велосипедист-полицейский, который доставлял важное донесение гестапо из одного района в другой. При задержании полициант оказал сопротивление и был убит ополченцами. Для того, чтобы выгородить хлопцев, через несколько часов было продемонстрировано нападение партизан на Московскую Гору. Таким образом ополченцы снова получили возможность "отличиться" перед гестапо своевременным донесением о налете партизан и о гибели неверного прислужника полицианта.
Оккупантам так и не удалось разведать о том, что эта деревня является партизанской и что там существует боевая группа народных ополченцев. Ответственность за разглашение военной тайны гражданами этой деревни была понята правильно. В Московской горе очень бывали партизаны, но они всячески укрывались от жителей других деревень, случайно оказавшихся в этой деревне. Характерно в этом отношении вели себя дети. Встречая каждый день в своей деревне партизан, они не говорили об этом не только незнакомыми людьми соседних деревень, или окруженцем - разыскивающим партизан, но даже своим ближайшим родственникам, проживающим в других деревнях.
Так ополченская деревня и не была раскрыта немцами. Она уцелела до прихода Советской Армии и пострадала значительно меньше тех, жителей которых вовремя не были организованны и в среде которых удалось гестапо завербовать себе пособников.
Ополченцы вступили затем в ряды Советской Армии. Часть этих прекрасных патриотов своей советской родины дошла до Берлина; возвратившись в свою деревню, они ведут борьбу за высокие колхозные урожаи.
Блестящий эксперимент, проделанный в деревне Московская Гора, не получил должного освещения и оценки в нашей советской печати еще и потому, что он не имел широкого распространения на оккупированной врагом территории.
Этот метод организованного сопротивления советских граждан фашистских оккупантам мог найти весьма широкое применение в первые дни фашистской оккупации, когда немцам еще не удалось найти в деревнях осведомителей или насадить таковых за счет пришлых элементов. Подобные мероприятия могли дать блестящие результаты в первые дни, когда еще не было создано немцами административного аппарата, а также и потому, что тогда население еще не приспособилось к режиму оккупантов. В октябре это делать было значительно трудней, а позже и совсем невозможно.
По такому же примеру было организовано ополчение в д. Липовец Холопинического района. Эта группа вначале действовала неплохо, но впоследствии, когда командир этой группы в одной из боевых операций был убит, в деревне, появился предатель и группа прекратила свое существование.Еще хуже получилось в деревне Терешке Лепельского района, где гестапо уже успело насадить своих агентов. Созданная в этой деревне группа от выполнения первого боевого задания отказалась. В Терешки прибыл карательный отряд. Мы на некоторое время потеряли возможность воздействовать на эту группу, а впоследствии возобновлять ее работу было нецелесообразно.
Даже месяцем-двумя раньше, в августе, в начале сентября можно было людей из местного населения большими группами посылать на разрушение линий связей, шоссейных дорог, мостов и т. п.
Оккупанты, как выше указывалось, даже иногда не спрашивали - желают люди того или нет, назначали их старостами, бургомистрами волостей, полициантами и мужики шли и, при соответствующих условиях, подавляющее большинство этих не "спрошенных" впоследствии "входили в с вою роль" и становились предателями своей советской родины.
Почему мы не могли использовать методы принуждения и силой заставить идти и вредить немцам? Фашистские оккупанты не приняли бы потом во внимание, как эти крестьяне добровольно или по принуждению разрушили мост или линию связи. Такие люди безусловно в подавляющем большинстве впоследствии были бы вынуждены вести активную борьбу с оккупантами. Да они и впоследствии всю жизнь были бы благодарны за то, что их поставили на этот путь. Так же, как и те, которых насильно немцы сделали полицейскими, всю жизнь будут проклинать за свою судьбу оккупантов.
В такой войне, в которой враг использовал все - и людей и рабочий скот в одинаковой мере, чтобы волочить впереди свою военную колесницу - нельзя было останавливаться ни перед какими путями и средствами.
Об этом следует вспомнить еще и потому, что много из того, что было тогда у нас, вероятно повторяется в Китае, в Греции и, может быть, и еще где-нибудь, и наш опыт должен помочь там избежать ошибок, вытекающих из нерешительности и из-за неподготовленности.
Если наш советский народ, в том числе часть русского народа, фашистские оккупанты могли использовать безусловно против их подлинного желания, в войне против СССР, то это является весьма показательным и должно учитываться в дальнейшем.
Ведь весь тот сброд, который немцы вовлекли в Р.О.А. и другие антисоветские формирования и сумели использовать в той или иной степени против Советской Армии и против советского государства, безусловно не был классово чуждым элементом нашему социалистическому отечеству.
Это ведь не остатки привилегированных классов капиталистов и помещиков, которым не было иного выхода, как с оружием в руках выступить на борьбу с советским строем против рабочих и крестьян в период первых лет существования Советской власти.
Да и те массы окруженцев, включая политруков, которые на наших глазах разлагались и шли в полицию, или прописываться к немецким комендантам, - разве они при соответствующих условиях не могли бы быть гвардейцами и честно умереть в борьбе со своим исконным врагом? Нужная заблаговременная подготовка и сила во время войны являются решающими факторами воздействия на психологию людей. Необходимо только эту силу решительно использовать в нужном направлении. И сила будет порождать силу, хотя бы тем, что она будет подрывать основу врага, его людские, или экономические ресурсы.
Ведь армия на фронте тоже "когда ни родится - в дело годится". И до сознания на всех в первые дни войны доходило "стоять на смерть и не пропустить дальше врага".
Как много раз приходила мне в голову в тылу врага мысль о том, что наш прекрасный советский народ - соответствует этому определению только тогда, когда он попадает в твердые, но чистые руки прекрасного, хорошо подготовленного волевого командира, умеющего направить эту могучую силу, как тиран в нужном направлении, нанести удар в наиболее слабое место противнику и выиграть сражение.
В этих небольших выводах и рассуждениях я хотел бы достигнуть только одного: - подсказать нашим большим и средним командирам учесть и проанализировать то, что имело место в период Великой Отечественной войны на оккупированной врагом территории.
Поражало меня то, что во время первой немецкой оккупации Белоруссии в 1918 году партизанская борьба разгорелась стихийно и врагу не удалось перетянуть на свою сторону сколько-нибудь значительного количества местного населения. Население саботировало распоряжения оккупантов, нарушало работу его тыла. А после 20 лет существования Советской власти в первые месяцы войны население Белоруссии в целом выполняло указание оккупантов и врагу удалось завербовать большое количество местных жителей и окруженцев в полицию, в низовой административный и насадить свою агентуру. При этом немцы в 1918 году были совсем не такие варвары, какими они стали к началу Великой Отечественной войны.
Почему врагу удалось вербовать советских людей в полицию и даже в войска. Чего никогда не было раньше? Тут ответ очень ясный. Они использовали в своих коварных целях перегибы в коллективизации и вызванный этим голод в начале 30-х годов, использовали беззакония и преступные сталинские репрессии предвоенных лет. Почти в каждой деревне были родственники раскулаченных "подкулачников" и кулаков. Использовали и колхозные "палочки-трудодни" на которые в некоторых колхозах выдавали меньше хлеба, чем нужно человеку на пропитание. Используя страх наказания за попадания в плен, за выполнение указаний оккупантов, за работу на них.
Исторические решения ХХ съезда КПСС сняли с нашего народа тяжелые оковы проклятого, антиленинского культа личности Сталина, который нанес нашей Родине такой огромный вред, который выправить и десятилетиями. Было уничтожено столь много замечательных ленинцев, что трудно восполнить потери. Все мы знаем, что время четырех лет войны мы потеряли меньше генералов, чем их было уничтожено перед войной преступниками сталинскими репрессиями. Перед войной было уничтожено трое первых и действительно настоящих маршалов: (Тухачевский, Егоров, Блюхер), в войне среди маршалов потерь не было. Генеральный штаб был разгромлен не в результате налета вражеской авиации, а в результате желания Сталина убрать свидетелей его "похождений" и вредных последствий его пребывания на фронтах.
На моих глазах уничтожили много умных инженеров-большевиков ленинской закалки, сам я ни один месяц спал в теплом белье, спасаясь ареста и только потому, что мои друзья уже были арестованы. В то время я относил это за счет карьеристов в органах безопасности. Я верил М. И. Калинину когда он при награждении Ежова орденом Ленина сказал, что "Николай Иванович принес в органы безопасности большевицкую партийность", но репрессии усилились и мы все облегченно вздохнули, когда Ежова сменил Берия, который обещал удалить из НКВД карьеристов, и действительно многие арестованные были освобождены. Но после войны опять начали сажать.
Погибли замечательные партизанские командиры Ничипурович, Никитин и другие, а Пономаренко стал членом Президиума, секретарем ЦК, но не только не вступался за репрессированных партизан, а сам зажимал Минское подполье.
Мне много раз приходилось видеть смерть, не раз и был, казалось, в безвыходном положении в тылу врага, но я не боялся смерти. Знал, что если погибну, то с пользой для Родины. Живым не сдамся, а когда в 1938 году спал в теплом белье, то сильно боялся. Боялся потому, что арест означал полную изоляцию, беспомощность, опозоривание и гибель всей семьи. Поэтому трудно переоценить значение ХХ съезда и разгром антипартийной группировки презренных фракционеров.
ХХ съезд нашей партии во много крат увеличил мощь нашей Родины, открыл возможности использования всех сил страны. Теперь не может быть тех уродливых явлений, которые были в минувшей войне. Теперь зрелый командный состав не уничтожается, теперь у врага отрезаны возможности использования советских людей против своей Родины. Теперь никто не спит в теплом белье, никто не умирает с голода.

2.

В конце октября сорок первого года наш отряд быстро увеличивался главным образом за счет остатков окруженцев еще бродящих по лесам, или живших по деревням, но "не вставших на учет" у немецких комендантов.
Перебазировавшись в район хутора Нешково числа двадцать пятого октября в составе человек семидесяти пяти- восьмидесяти; мы за одну неделю выросли до ста пятидесяти человек. Но прибывающий к нам народ требовал боевой закалки. Людей надо было научить, соблюдая тишину совершать большие переходы, ориентироваться на местности, уметь внезапно нападать на противника и во время отходить в нужном направлении. Надо было научить людей устраивать жилье, приготовлять пищу. Надо было привить людям методы партизанской борьбы с противником при строжайшей воинской дисциплине.
Без дисциплины нельзя достигнуть успеха ни в одной боевой операции и тем более в условиях партизанской борьбы. Обычно принято считать, что само понятие - партизаны содержит в себе более низкое состояние дисциплины, по сравнению с регулярной армейской частью. Но я считаю это представление не совсем правильным. Бывают различные армейские части с различной воинской дисциплиной, бывают с различной дисциплиной и партизанские отряды и принципиальное различие здесь заключается в самом характере этой дисциплины. Армейская дисциплина предусматривает не только внутреннюю целеустремленность людей, не поколебленную убежденность в необходимость выполнения всех приказаний своих вышестоящих начальников, но и внешнюю опрятность, подтянутость и настороженность, включая соблюдение формы одежды, взаимного приветствия и т. п.
В партизанских отрядах последнего может и не быть. Но в партизанских подразделениях так же, как и в лучшей армейской части, приказ должен быть незыблемым законом, - справедливость и честность, без которых партизанская борьба перерастает в партизанщину в худшем смысле этого понятия.
В условиях партизанской борьбе больше чем в армейских условиях имеет значение взаимное доверие и честность. Там всего не учтешь и всего не проверишь. Люди иногда направляются в логово врага и командир должен быть уверен, что все там было сделано так, как было приказано, а если и было сделано какое-либо отступление, то все это ему доподлинно должно стать известным на отчетах самих исполнителей.
В тылу врага штрафной части не создашь и на гауптвахту не посадишь. Человека, не вызывающего доверия, там возле себя держать нельзя. Поэтому там должна быть строгая особая конспирация и всесторонняя предусмотрительность. И все это должно сочетаться с железной глубоко-сознательной дисциплиной.
И если в условиях тыла при наличии большого разнообразия в одежде, в обуви, в головных уборах, при большом возрастном разнообразии людей и при полном отсутствии у некоторой части строевой подготовки нельзя от людей требовать обращаться по уставу, то и нельзя допустить того, чтобы во время отдачи приказания люди, к которым это относится, отвлекались посторонними вещами. Во всяком случае, командир должен знать, что отданный им приказ понят и у людей есть желание этот приказ исполнить.
Вообще формирования, созданные в тылу врага нашим отрядом и которыми приходилось командовать мне, - строго говоря, были партизанскими в подлинном смысле этого слова по Денису Давыдову. Это были подразделения, представления, предоставлявшие собой воинские части, укомплектованные партизанами. И когда зачислялись к нам из местных партизанских отрядов, то некоторые из них так и говорили своим товарищам. " Но, брат, хватит - дурака валять... Здесь тебе не партизанка ".
Зиму сорок первого года мы провели главным образом в укреплении наших связей с местным населением. Мы завербовали и заставили работать на себя некоторых бургомистров волостей, подавляющее большинство старост и даже некоторых полицейских. На нашей стороне было подавляющее большинство бывших председателей колхозов.
Кстати сказать, эти организаторы и руководители колхозным строем на местах были наиболее устойчивыми и более преданными Родине людьми. Они прекрасно знали свой народ, с ними считались на селе даже и при немцах. Они знали к кому, как подойти и прекрасно помогали в нашей работе.
Я помню, как однажды председатель колхоза д. Липки Таранковской волости Лепельского района тов. Попков заявил мне, что: " Живущая напротив гражданка все время докладывает в полицию о том, что у него бывают партизаны. И тут же предложил мне, чтобы часть наших людей время от времени навещали и ее. Мои хлопцы стали захаживать " погреться " к этой гражданке, а иногда и поспевать советские песни. Так у этой тетки сразу отпало желание доносить в полицию о посещении партизанами их деревни. Напротив, она стала просить унять других, которые стали на нее докладывать, но и с другими мы поступали по тому же рецепту, составленному председателем колхоза, а впоследствии широко применяли его в нашей практике и в других населенных пунктах.
Кстати, несколько слов необходимо сказать и о нашей советской песне.
В нашем отряде был один десантник Саша Волков. Этот молодой комсомолец обладал прекрасным голосом и техникой исполнения советских мелодий. Еще до вылета в тыл он выступал по радио с исполнением некоторых песен. В тылу врага он создал прекрасный хор певцов. И вот эта группа, попадая иногда в деревню, в которой нет немцев, организовывала что-то вроде маленького концерта.
Я помню, как однажды под первое января сорок второго года ночью во вьюгу и непогоду заскочили мы в деревню Замощье, Аношкинской волости, выставили посты, организовали патрулирование.
За полтора километра в Аношках стоял крупный карательный отряд гестаповцев.
Я с группой людей заехал к предколхоза тов. Кульга - местному коммунисту. Свой человек не подведет. Группа бойцов угодила в хату, где оказались гости и справлялась встреча Нового года. Хлопцам открыли не сразу, но когда их впустили, то начал за ними всячески ухаживать и угощать их. Мои ребятки от угощения отказались, а завидев на стене гитару, попросили разрешения спеть. Хозяева не отказали. Вокруг хаты, из которой послышались звуки гитары и голоса партизанского хора, быстро начали собираться люди. Помещение заполнилось молодежью. Собрались у окон толпы пожилых крестьян и крестьянок. Менялись патрули и часовые. Следовали одна за другой прекрасные советские песни. Только в четыре часа утра была подана команда " по коням! ". Долго не забудут селяне встречи нового года в оккупированной немцами деревне Замошье, слушавшие советские песни.
Не забудут этого и предатели советского народа. Два полицианта, оказавшиеся в ту ночь в гостях в хате более шести часов, полураздетые просидели на чердаке, а Аношкинский бургомистр - Горбачев все это время слушал боевые советские песни согнувшись "в три погибели" под печкой.
В страшно тяжелый год, в обстановке общенародной скорби и печали, когда глубокая грусть не сходила с лица, как несмываемое клеймо, ничто не могло согреть так душу и освежить разум, как родная мелодия боевой советской песни.
Наши действия в первую военную зиму ограничивались главным образом раздачей хлеба населению, уничтожением полицейских предателей и мелкими диверсионными актами на шоссейных дорогах. Все это подробно описано в моей книге "Война в тылу врага", выпущенной для широкого круга читателей, и потому здесь я не хочу на этом останавливаться, а ограничусь приведением некоторых характерных особенностей.
Немцев много раз приводили предатели в лес на наши базы, но мы не потеряли в течение всей зимы ни одного человека в лесу во время этих карательных экспедиций. Мы организовывали неплохие встречи карателям и, обстреляв их в упор, отходили. Немцы, понеся потери, дальше за нами следовать не решались. Они, как правило, ограничивались уничтожением оставленных нами землянок и уходили. В марте сорок второго года произошел такой случай.
Я ночью с группой ребят въехал в деревню Стайск, когда в нее уже вошли каратели. Они вошли на этот раз в белых халатах напрямую вне дороги. Наши люди, живущие в деревне, об этом не знали и потому нас заверили, что немцев в деревне нет. Группа карателей на деревенской улице вклинилась между мной и идущими позади меня двумя бойцами. Немцы знали, что впереди их иду я. Они слышали, как меня окликнул один из бойцов. Но ночь была настолько темная, что на расстоянии нескольких шагов нельзя было ничего рассмотреть. Следовавшие за мной немцы и полицейские слышали, как я вошел в одну из хат, они были от нее в это время на расстоянии тридцати-сорока метров. Но они не смогли взять нагнавших их двух бойцов без выстрела, а пропустить их ко мне в хату также не решились и дали по ним залп.
Каратели смертельно ранили нашего общего любимца десантника, моего ординарца Сашу Волкова и этим предупредили меня. К нашему счастью, на этот раз при них ракет не оказалось, и мы ушли буквально "из-под носа" по метровому снегу. Они стреляли в нас по шороху, но не попали.
А на второй день они, обозленные неудачей, пришли к нам на базу и мы их так встретили, что они больше к нам в лес ни разу не показались.
Таким образом, попытки поймать нас в хорошую засаду им так и не удались вследствие наших хороших связей с нашими людьми, проживающими в деревнях, и хорошо разработанной всевозможной сигнализации, с помощью которой нас всегда предупреждали о наличии немцев.
Попытка организовать встречу командира с одним из агентов гестапо только помогла нам выиграть время. Мы все обещали со дня на день назначить время и место встречи, делая вид, что мы имеем дело с " надежными людьми ". А когда немцы поняли, что их дурачат, они все деревни обложили засадами, одновременно распустили слух, что им удалось обезглавить руководство авиадесантного отряда.
Помню, в начале марта сорок второго года они в виде приманки оставили не занятой в районе базирования нашего штаба только одну деревню Терешки. В этой деревне было много тайных полицейских и каратели не сомневались, что их вовремя предупредят.
Но мы тогда, чтобы заставить немцев и полицейских разоблачить распущенную ими брехню, рискнули восьмого марта провести в этой деревне женское собрание по случаю международного женского дня.
Часов в семь вечера все выходы из деревни были надежно прикрыты нашими автоматчиками. В деревне выставлены посты и организовано патрулирование. Большая часть женщин и часть мужчин, кстати сказать, среди них два посторонних - один из них агент гестапо, который на второй день сбежал в г. Лепель, а второй был мужик из соседнего района - на этом собрании я сделал тридцатиминутный доклад. И мы благополучно отбыли на свою базу.
Цель была достигнута. На второй день полицейские и немцы сами разболтали по всему району, что " Батя " сам делал доклад на женском собрании в Терешках.

3.

В течении первой военной зимы нам удалось показать населению южных районов Витебской области, что немцы даже в условиях суровой зимы бессильны подавить хорошо организованное партизанское движение. Мы очистили населенные пункты от агентов гестапо или заставили их бездействовать. Мы подготовили местное население к массовому выходу в лес с наступлением черной тропы. Но мы еще не приступили к выполнению нашей главной задачи. Мы еще не организовали существенных диверсионных актов на коммуникациях противника. Немцы беспрепятственно двигались по нашим многочисленным шоссейным дорогам. Железнодорожные магистрали, нагруженные до предела, действовали бесперебойно без всякой военизированной охраны. Кстати сказать, на обслуживание ж. д. транспорта оставалось очень много железнодорожников из местного населения, которые продолжали по-прежнему обслуживать движение, точно ничего не произошло.
В конце марта нам удалось установить связь с Москвой, получить взрывчатку и приказ целиком переключиться на диверсионную работу по подрыву ж. д. движения противника.
Таким образом, к наступлению " черной тропы " у нас была взрывчатка, были люди, связь с Москвой, отсюда по-настоящему только и начиналась диверсионная работа в тылу фашистских оккупантов.
В начале апреля месяца сорок второго года в юго-западных районах Витебской области нас еще не было ни одного действующего партизанского отряда. Массовый уход населения в лес начался только в апреле. В десятых числах апреля в пойму Березинских болот прибыли две группы, переброшенные через фронт по линии министерства внутренних дел. Но в одной из этих групп, возглавляемой лейтенантом Кузиным, люди занялись мародерством. Вторая группа, возглавляемая лейтенантом Вороновым, при подходе к району нашего действия наткнулась на засаду карателей и понесла большие потери. К немцам попала рация, взрывчатка, боеприпасы. В половине апреля в район нашего действия прибыл из-под Орши отряд Константина Заслонова, кстати сказать, переброшенного в тыл врага по линии министерства путей сообщения.
Но если Заслонову со своими железнодорожниками и удавалось пакостить немцам по части порчи паровозов, то при выходе в лес он первое время переключился на борьбу с полицией и мелкими группами немцев. К тому же у него не было взрывчатки и мин подрыва вражеских эшелонов.
Только в нашем отряде в апреле были необходимые средства, указание разведуправления и кадры специально подготовленных инструкторов по подрывному делу, применительно к партизанской борьбе. Но если наши люди знали, как заминировать полотно ж. д., чтобы подорвать поезд, то они еще не имели опыта больших переходов в тылу врага, особенно новички, которые к нам вливались из деревень и наскоро обучались подрывному делу.
Первые три вражеских эшелона полетели под откос в последней декаде апреля сорок второго года в районе станции Крулевищизна.
В то время у немцев скорости движения поездов достигали семидесяти - семидесяти пяти километров в час. Железная дорога охранялась обходчиками белорусами, как и в мирное время. Немцы чувствовали себя в полной безопасности, точно эти магистрали проходили по собственной территории где-либо в Германии, а не на оккупированным советским районом.
Вот, примерно, что можно сказать о состоянии захваченных у нас врагом ж. д. коммуникаций через первые десять месяцев войны. Первые крушения вражеских эшелонов были для немцев полной неожиданностью. Как гром с чистого неба. Тем более, что свои неудачи первой осени и суровой зимы фашистское командование мыслило поправить летом сорок второго года и потому весной усиленно начало подбрасывать на восточный фронт живую силу и технику. А в воздухе немцы и не видели серьезной угрозы для железнодорожного сообщения.
Но получилось так, что на смену русским морозам помогать Советской армии вышли советские диверсионные группы.
После первых ж. д. крушений, в одном из которых было до четырехсот убитых немецких солдат и офицеров, немцы сняли несколько пехотных батальонов, следующих на фронт, и направило их на прочесывание лесов, прилегающих к их дороге в районе происшедших крушений.
Но наши подрывные пятерки, не имея опыта, производили эти первые диверсии "с трепетом душевным". Поставив ж. д. мину между шпал и перекинув электрические проводки колесного замыкателя системы "рапида" через рельсы, они знали, что она взорвется, как только колесо паровоза раздавит изоляцию этих проводов. Поэтому они считали свою работу законченной и уходили подальше от полотна в безопасное место и слушали, когда пройдет поезд и раздастся взрыв. А когда происходило крушение, то они считали свою миссию законченной и уходили на сутки - двое за десяток другой километров, чтобы подождать, когда восстановится движение, и все войдет в нормальную колею.
Поэтому никакое прочесывание леса вдоль полотна дороги в районе происшедшего крушения немцам ничего не давало и дать не могло.
Следущие крушения были произведены нашими людьми между Крулевщизной и Вилейкой. А во второй половине мая наши подрывники уже были расставлены от Молодечно до Полоцка и крушения на разных перегонах начали происходить почти каждую ночь.
Это уже совсем " не понравилось " немцам. Они буквально растерялись и не знали, что им делать. Ни одного нашего подрывника им не только в это время, но и впоследствии на месте "преступления" взять не удалось. А при большом движении на ж. д. дороге мины так быстро взрывались, что до начала июня немцы не нашли ни одной не взорвавшейся мины и по существу не знали как осуществляется минирование и что из себя представляют ж. д. мины. В начале июня им повезло. Присланная нам партия электродетонаторов почему-то имела резиновой изоляции бумажную. И часть наших мин с такими детонаторами не взорвалась прираздавливании их на рельсе колесом паровоза. Тонкий микроскопический слой бумажной изоляции, образовавшийся над и под проводками не давал проскакивать искре от батарейки карманного фонарика, укладываемой вместе с толом, и детонатор отказывал. Такие мины оставались до утра и немцам удалось их посмотреть.
После этого немцы уже знали, что для взрыва поезда мы применяем мины с колесным замыкателем и их можно обнаружить по проводкам, перекинутым через рельсу. А так как количество крушений продолжало с каждым днем расти, то в начале июня на участке Вилейка - Молодечно дело дошло до того, что перед паровозом пускался в несколько человек пеший патруль, который освещая электрическим фонариком, осматривал рельсы, а вслед за пешим патрулем двигался ж. д. состав, а иногда целый "обоз" составов.
Понятно, что такая скорость передвижения не соответствовала планам молниеносной войны и не могла удовлетворить немецкое командование. В том числе такая скорость совершенно не удовлетворяла и наших подрывников. Потому, что в которую мы в то время закладывали всего лишь три кило и двести граммов тола, не мог произвести существенных повреждений паровозу, а крушения не происходило вообще. Для того, чтобы вывести из строя хотя бы паровоз, нужно было закладывать до двенадцати - пятнадцати килограммов. Такой большой расход взрывчатки нам тогда был негоден.
Нашим контрмероприятием против такой "защиты" немцами своих коммуникаций явилось то, что наши подрывники попросту переносили свои действия на такие участки, где взрывов давно не производилось и поезда двигались с нормальной скоростью.

4.

В мае сорок второго года, в связи с трудностями переходов и снабжения подрывников взрывчаткой поднялся вопрос о том, чтобы перебазироваться нашему центральному штабу ближе к железнодорожным магистралям. Но куда?
В Витебской области, в районах, прилегающих к месту нашего базирования - к пойме р. Березины в районе Лепеля, проходили только две ж. д. магистрали. Из Вильно и Молодечно на Полоцк и Минск - Борисов - Орша. Первая магистраль нами уже " обслуживалась ". Ко второй подходы были крайне затруднены вследствие наводнения прилегающих районов карательными отрядами. Полицейские здесь имелись почти в каждой деревне и все попытки наших людей проложить пути подхода к этой магистрали не дали желаемых результатов. А терять людей на этом не входило в нашу задачу.
Мы всячески уклонялись от боевых стычек с живой силой противника даже и в том случае, когда враг мог нести в этих столкновениях во много крат большие потери. Ведь каждый наш удар по коммуникациям противника соответствовал удачному шквалу артиллерийских батарей на фронте или удачному налету эскадрилии бомбардировщиков.
Мы уничтожали живую силу врага и выводили из строя его боевую технику в самый выгодный для нас момент, когда эта живая и механическая сила еще только следовала к линии фронта и не принесла еще никакой пользы своим владельцам, когда она не только сама бессильна против партизанской мины, но отвлекает силы на охрану коммуникаций.
Если на фронте убиваются люди или выводится из строя военная техника, то в бою это происходит в такой момент, когда они уже сумели выполнить какую-то часть поставленной задачи. Уничтожать же людей и технику до введения их в бой значит предупреждать те потери и разрушения, которые они в состоянии были нанести. Чтобы это понять окончательно, нужно представить себе ту разницу, которая получается при уничтожении самолета до подхода к объектам бомбежки и после того, когда он выполнил частично поставленную перед ним задачу.
Каждый наш подрывник - в состоянии боевой пятерки, которая у нас являлась основными боевыми звеньями в диверсионной работе, мог сделать столько, сколько могло сделать в среднем звено самолетов. Но взрывчатки мы расходовали в сотни раз меньше, чем авиация бомб.
Я помню, когда мне пришлось использовать на подрывном деле одного летчика из окруженцев, который в группе с двумя другими подрывниками в течении трех суток спустил под откос три вражеских эшелона, израсходовав на это девять килограммов и шестьсот граммов тола.
Этот человек тогда мне заявил, что: "Если бы он с таким успехом бомбил вражеские поезда со своего бомбардировщика, то у него на груди не хватило бы места, где можно было бы вешать ордена".
Конечно, авиация не может быть заменена в общем случае диверсионной работой, хотя бы потому, что она решает ряд специфических задач, но тем более авиация, как и любой другой род войск, не может заменить работу диверсионных подразделений, которая может быть организована применительно к определенным условиям и обстановке.
Поэтому нашего подрывника трудно было даже и сравнивать с немцами тем более, что нам приходилось иметь дело с тыловыми - неполноценными воинскими частями.
Да кроме того, всякое столкновение с живой силой врага нам было невыгодно и потому, что мы всегда имели при себе строго ограниченный запас боеприпасов. Немцам всегда выгодно было втянуть нас в бой, чтобы приковать к определенной местности. За это время подтянуть резервы окружить и уничтожить, или разбить. Наши автоматы предназначались только для действия из засад или для обороны и прикрытия отхода при внезапной встрече с противником.
Главной же нашей задачей весной сорок второго года являлась диверсионная работа на железных дорогах противника. В соответствии с этой задачей мы приняли организационную структуру, в которой низовым звеном у нас являлась диверсионная пятерка. Две диверсионные пятерки мы считали отделением, два отделения взводом; от двух до четырех взводов у нас назывались отрядом, а несколько отрядов, расставленных в определенном районе и подчиненных единому руководству, назывались соединением, а позже центром.
У нас не было бригад, которые были приняты в партизанских соединениях, руководимых впоследствии центральным штабом партизанского движения.
Наша диверсионная пятерка прекрасно справлялась с нашей главной задачей подрыва вражеских эшелонов и мы эти пятерки только в редких случаях объединяли для совместных боевых действий, как например, организации нападения на подразделения немцев с целью захвата пленных и т.п.
Для решения нашей главной задачи - подрыва поездов противника в соответствии с нашими возросшими силами и средствами нам нужно было передвинуться поближе к ж. д. магистралям, на которых еще не пуган враг, но где есть соответствующие условия для базирования, приема грузов из Москвы и удобные подходы к железным дорогам.
Тем более, что в приказе, в котором я расписался при вылете из Москвы осенью сорок первого года, предусматривался отход нашего отряда дальше на запад при отступлении войск противника.
Я принял решение перебазироваться в Барановическую область в район озера Выгоновское, где было в наличии много ж. д. магистралей и удобная для базирования болотисто-лесистая местность. Неясен был только вопроса, как в тех районах обстоит дело с развертыванием диверсионной работы на этих дорогах. Этот вопрос мы как могли уточнили от местного населения и пленных, которые утверждали, что "о крушениях поездов в тех районах не слышали..."
Мы сообщили свое решение в Р. У. и попросили разрешения на этот шестикилометровый переход. Характерно, что наше прямое начальство в лице тов. Ильичева, имея повседневную с нами связь, в течении полумесячного срока не ответило на наш запрос, и я решил совершить этот переход на свою личную ответственность.
Основное затруднение заключалось у нас в отсутствии карт - километровок и даже двухкилометровок на районы расположенные по маршруту на машинах перегона. Пришлось руководствоваться пятикилометровкой, случайно где-то раздобытой т. Бринским.
Только в районе г. Лиды в Калибокской пуще Москва предупредила нас, что: "дальнейшее продвижение на запад за рубеж Лида - Пинск - Сарны угрожает потерей радиосвязи на имевшихся в нашем распоряжении рациях типа "Север".
Было принято решение изменить место базирования и перенести его к озеру Красное - Князь - озеро в Пинской области. Озера были хорошими ориентирами для авиации и потому мы, как правило, привязывали к ним места нашего базирования с целью облегчения выброски нам грузов с самолетов.
В районе нашей старой базы мы оставили небольшую группу людей во главе с Ермаковичем. Избытки взрывчатки и все связи с населением передали отрядам т. т. Заслонова и Воронова. Примерно четыре пятых нашего соединения мы расставили в районе Молодечно - Полоцк, Молодечно - Вильно - Крулевщизна под общим руководством капитана Шербины и комиссара Кеймаха. С остальными людьми я переправился в указанный выше район к Князь озеру.

Свой переход мы совершали только пешком в подавляющем большинстве случаев только в ночное время.
Люди были до предела загружены взрывчаткой, питанием к рациям, боеприпасами. Потому во время перехода мы всячески избегали не только встречи с немцами, но и с полицией.
Взрывчатку мы постепенно расходовали на подрыв поездов в пути следования, когда нам приходилось проходить поблизости от ж. д. магистралей. Так, например, мы в течение трех дней организовали около десяти крушений поездов противника из Калибокской пущи, расположившись в сорока - пятидесяти километрах южнее г. Воложина. Это было в половине июня сорок второго года.
В пути нашего следования уже попадались партизанские формирования. В частности, в районе Вилейки к нам прибыли на связь комиссары трех партизанских отрядов: "Мститель", "Борьба" и отряд - "Дяди Васи". Но все они еще и не помышляли об организации крушений поездов противника. Мы тогда дали этим людям взрывчатки на "разживу" и необходимый инструктаж, но как они действовали впоследствии - неизвестно.
Однажды мы не рассчитали точно время своего ночного перехода в районе м. Илия. Речонку Рыбчатку, за которой начинался лес, пришлось переходить уже засветло. В полукилометре слева виднелся лесопильный завод, на котором были немцы и полиция. Поблизости от этого места нам предстояло провести два-три дня в ожидании сбора наших групп, ушедших на задание по подрыву поездов.
Поэтому было крайне нежелательным, чтобы нас здесь кто-либо заметил. Я подал команду " за мной " и пошел вброд, не раздеваясь и даже не скидывая обуви. Все последовали моему примеру. Но когда мы вошли в воду из-за кустов неожиданно выскакало несколько человек верховых, которые, заметив нас, немедленно скрылись.
Это были невооруженные люди и по всей вероятности крестьяне из деревеньки, расположенной в двух километрах справа, или бойцы - окруженцы, которых особенно много осело в окружающих деревнях.
Выбрав наиболее глухой уголок леса, мы расположились на дневку и выставили свои посты у пунктов сбора наших людей.
На второй день утром мне доложили, что в прилегающем лесу появилось много неизвестных. Люди блуждают по лесу в одиночку и небольшими группами и, видимо, кого-то разыскивают. Приказал нарядить группу автоматчиков и задержать несколько человек для выяснения.
Минут через сорок мне доложили, что в лесу задержано десятка два людей, которые заявляют, что они разыскивают партизанский отряд, прибывший вчера в этот лес. Они разыскивали нас.
Я пошел к этим людям навстречу. Человек двадцать бойцов и командиров спокойно сидели на траве под охраной нескольких автоматчиков.
- Здравствуйте, товарищи, - приветствовал я незнакомцев тихо с расстановкой по - граждански.
- Здравствуйте, - так же спокойно, не поднимаясь с места, ответило мне несколько человек.
- Кто вы такие и чего вам здесь угодно - спросил я подчеркнуто строго.
- Мы бойцы, есть среди нас и командиры... Вышли сюда искать партизанский отряд Бати, который прошел в этот лес вчера утром.
О том, что в этот лес прибыл именно наш отряд, а не какой-то другой, могли знать только немцы и полицейские, которые нас заметили еще около деревни Бобры.
Но уточнять эти подробности я не стал.
- Ну, Бати вы здесь уже не найдете. Он выбыл отсюда еще вчера вечером. А я являюсь одним из его помощников и поэтому прошу вас доложить мне, зачем вам потребовалось разыскивать здесь партизан? А если я не смогу разрешить поставленного вами вопроса сам, то в ближайшие дни об этом Бате.
- Да у нас вопрос к нему один. Хотели, чтобы он нас всех в свой отряд принял.
- Вот как? А зачем же вы ему нужны? Кашу есть, что ли? Как я вижу, у некоторых из вас имеется для этого соответствующее "оружие" за голенищей сапог. Но Батя со своими людьми находится в движении и, как мне известно, в заплечных мешках у его людей упакована взрывчатка, а не пшено. Так зачем же вы ему?
Люди сидели подавленные и смотрели себе под ноги, не смея поднять глаз...
- Вот в этом и беда, товарищ командир, что мы без оружия. Потому и хотели просить, чтобы он нас принял к себе и... - начал было пояснять один из задержанных.
- И что? И выдал бы вам автоматы?!..
Люди молчали, еще более понурив головы...
- Это вы очень плохого мнения об этом командире - Бате, как вы его здесь назвали. Какое же у него есть основание снабжать оружием людей, шатающихся по лесу. Да и какое право имеете вы просить оружие от командира Советской Армии? Ведь вам это оружие уже выдавалось и вы его бросили или передали врагу, и у вас хватает нахальства идти и просить вторично оружие там, где вы его один раз получили? Я не говорю уже о том, что часть из вас - наверняка регистрировалась у немцев и возможно выдавала подписки в гестапо о том, что вы не будете выступать против фашистской армии...
Люди продолжали сидеть молча, подавленные, не находя слов в свое оправдание. Некоторые терли влажные глаза.
- Вот вы? Кто такой и как оказались без оружия? - обратился я к молодому кавказцу огромного роста и богатырского телосложения.
- Я осетин по национальности, имею звание лейтенанта, в армии был командиром танка КВ.
- Ну, так видишь? Тебе Родина доверила стальную крепость и ты бросил ее врагу, а теперь гоняешься по лесу за командиром авиадесантного отряда, чтобы выпросить у него автомат или винтовку!
... - Я видел, как при моих последних словах лейтенант вздрогнул, руки его судорожно сжались в кулаки, он видимо, хотел вскочить, но, покосившись на автоматчиков, сдержался.
- Ну, так вот, имея полномочия от Бати, я вам заявляю, что вы нам обезоруженные не нужны. Оружие вы должны достать от врага. Здесь есть деревни и местечки, в которых размешено по несколько человек предателей - полицейских. Они путем не умеют заряжать выданные им новенькие трехлинейные винтовки. Обезоружьте их! Тогда еще будет похоже на то, что вы решили воевать с немцами, а так еще неизвестно, куда вы пойдете завтра.
Я видел, как под укором моих слов ежатся эти люди, нарушившие присягу, данную Родине, и мне хотелось их обличать и дальше, но у меня не было для этого времени.
Я уже собрался уходить, когда поднялся один из задержанных и заявил:
- Товарищ командир, мы слышали, что ваш отряд состоит из москвичей - десантников. Я тоже московский житель. В одном из боев под Белостоком был ранен в голову, потерял сознание и был захвачен в плен немцами. Когда я пришел в себя, то я сбежал из поезда на одной из станций и устроился в деревне у одного из поляков. Там я выздоровел и прожил зиму. Теперь я вышел в лес, чтобы добыть оружие и воевать с немцами. Большинство этих людей я знаю и если вы верите мне, то я за них ручаюсь... Они тоже твердо настроены воевать с немцами. Но мы не организованы. У нас нет ни одной винтовки, а главное нет командира и так у нас ничего не выйдет, а организовывать нас - мы можем принести большую пользу Родине.
Мне понравилась простая и, как казалось, откровенная речь этого паренька. Я вспомнил, что среди людей есть один младший политрук, присоединившийся к нам недели три назад: хлопец был очень неплохой, но слаб на ноги и, очевидно, что он не выдержит нашего перехода и его придется где-нибудь оставлять в пути.
Младшему политруку мои хлопцы выдали где-то добытую ими ржавую не совсем исправную винтовку. Паренек быстро привел ее в порядок и не расставался с ней ни на час. В одной из бесед он рассказывал мне свою биографию. Житель Ивановознесенска, бывший комсомолец. Раненый остался в одной из деревень и перезимовал там, скрываясь от немцев, и полиции.
Мы проверили новичка на боевом задании, и он показал смелость и выдержку. Я назначил его командиром этой группы. Его помощником был назначен москвич, поручившийся за группу, которому хлопцы передали двухствольное дробовое ружье - централку с целым подсумком патрон, снаряженных картечью. А бывшему командиру танка КВ мои люди вручили где-то добытый ими обрез. Впоследствии эта группа стала одной из лучших партизанских бригад в Белоруссии.

5.

Мы залегли в густом соснячке в ожидании наступления сумерек. Перед нами была железная дорога Барановичи - Минск. В двух - трех километрах к западу станция Столбцы. Дожидались темноты, подошли метров на семьдесят к полотну дороги, залегли послушать. Ни разговоров, ни шагов. Пропыхтела пара составов: один на восток, другой на запад и снова мертвая тишина.
Поднялись и с автоматами наперевес перешли через насыпь. Справа у полотна дороги какие-то домики. Ни выстрела, ни окрика. Залегли в маленьком кустарнике метров в пятнадцати от дороги. Около полутора часов мы наблюдали за линией. Шестнадцать или двадцать пар поездов промчалось мимо за это время, да два раза лениво протопал по шпалам одинокий обходчик.
Всего по нашему подсчету здесь пробегало сто сорок - сто пятьдесят пар поездов в сутки и никакой абсолютно охраны. На второй день на хуторе и у пастухов в лесу мы уточнили, что месяца полтора назад километров пятнадцать восточнее Столбы было крушение ж. д. состава. Будто бы кто-то там развинтил рельсы.
Ну, прямо как в рассказе Чехова, когда гайки откручивали мужики для грузила на жерлицы.
Южнее Слуцка здесь уже было несколько крупных партизанских отрядов. В частности, бригада руководимая одним из секретарей минского обкома Ворвашней и майором Капустой. Южнее здесь было крупное соединение Комарова, а несколько восточнее целый партизанский край, руководимый секретарем минского обкома. Было несколько других более мелких партизанских отрядов. Правда, партизаны Любаньского района к этому времени уже делали отдельные вылазки на ж. д. линию Пинск - Калинковичи. Вот и все. А позади был почти целый год войны. И магистрали врага действовали, как в мирное время на исконно собственной территории без всякой охраны и без всяких перебоев.
И тут я еще раз с горестью подумал об упущенных возможностях путем диверсий закрыть движение поездов по ж. д. в тылу врага.
В конце июля сорок второго года я направил тов. Вринского с пол сотней подрывников в район оз. Выгосновское и он по прибытии туда сумел за первые двенадцать дней организовать крушение шестидесяти эшелонов противника с войсками и техникой.
Подрывники, направленные на ж. д. участок Горадзей - Негорелое в среднем организовали одно - два крушения в сутки. Тридцать человек были направлены в район Концевичи, которые также устраивали в среднем пять - шесть крушений в неделю.
Люди были посланы в район Сарны, Ковеля и даже Ровно и все занимались, главным образом, организацией крушений поездов противника.
Мне кажется, что и теперь не всеми генералами и офицерами еще по-настоящему оценено военное значение крушения воинского эшелона, как боевой операции.
Наша ж. д. мина - рапида, как мы ее назвали, составленная из трех килограммов двухсот граммов тола. При взрыве эта мина вырывала кусок рельса с полметра длины и делала воронку в грунте до полуметра глубиной. При большой скорости состав сходил с рельс и большая часть вагонов переворачивалась на бок. Особенно эффектно получалось, когда мы стали применять электродетонатор с замедлением. В этом случае паровоз проскакивал, а взрыв происходил под первым или вторым вагоном, который, как правило, переворачивался на бок. А паровоз всей своей мощностью продолжал некоторое время тянуть за собой уже свалившийся вагон, переворачивая другие, и волочить их по насыпи.
При крушении на скорости в пятьдесят - шестьдесят километров до двадцати процентов вагонов разбивалось или приходило в полную негодность, требуя капитального ремонта. Требовал среднего, или деповского ремонта паровоз. Если состав шел с живой силой, то в разбившихся восьми или десяти вагонах могло быть убито и искалечено до ста пятидесяти - двухсот человек. Но не только эти люди, но и все остальные получали толчки и ушибы, которые заставляли их крепко подумать над тем, куда они идут и зачем? Доедут ли они до линии фронта, или крушение где-либо повторится в пути и они погибнут, как и их коллеги, не приведя в действие своего оружия.
Этот фактор имел исключительное моральное воздействие на людей, попавших в крушение. Машинист и поездная бригада, если они остались в живых, никогда не забудут этого случая и этого места и в следующий раз при воспоминании об этом крушении на любом участке дороги будут автоматически снижать скорость.
Если поезд шел с техникой, допустим с орудиями или танками, то на десяти разбившихся платформах могло быть серьезно повреждено и требовало среднего или капитального ремонта двадцать - двадцать пять орудий или десять - пятнадцать средних танков.
По случаю провести дороги в течение семи - восьми часов на фронте попадало с опозданием несколько десятков ж. д. состав. При этом, какой-то процент прибывшего не был таким же полноценным, каким он мог прибыть к линии фронта, если бы не произошло этого крушения.
Некоторые командиры отрядов тратили силы и средства на вооруженные нападения на мелкие склады, канцелярии (так называемые штабы). Они могли бы в сотни раз усилить удары по врагу, переключив основные силы на диверсии на вражеских путях подвоза.
Весь опыт минувшей войны подтвердил, что уничтожать врага, его технику, его штабы и материальные средства выгоднее всего крушениями поездов - это самый эффективный и самый сильный способ. Враг делал все возможное, вплоть до провокационных листовок, чтобы отвлечь партизан от диверсий на коммуникациях.
С апреля сорок второго года до июня - июля сорок четвертого года из нашего соединения образовалось четыре. Наши люди распространились на территорию от Полоцка до Ровно с севера на юг и ст. Калинкович до Бреста с востока на запад. Всеми этими людьми за указанный период организовано около двух тысяч крушений вражеских поездов.
По численности наши подразделения составили небольшой процент по отношению к общей массе людей, участвовавших в партизанском движении на Белоруссии и Украине. Насколько бы улучшился результат, если бы опыт партизанского движения предшествующих лет был учтен и в тыл врага вовремя заброшено какое-то количество подготовленных кадров? Я уже не говорю о том, какие бы враг понес потери и сколько бы у него войск было занято на борьбе с партизанским движением, если бы хоть сорок - пятьдесят процентов подразделений Советской Армии, попавших в окружение, переключилось на партизанские действия в тылу фашистских захватчиков.
Я в корне не согласен с теми, кто в настоящее время пытается изобразить партизанские отряды настолько боеспособными, что немцы от них не знали куда деваться, а при боевых столкновениях неизменно несли многократные потери и, как правило, оставляли занимаемые ими населенные пункты или рубежи обороны. Мне, например, хорошо известно, какие потери понесло соединение Сидора Артемовича Ковпака при попытке выбить немецкий гарнизон в сто пятьдесят - двести человек, занимавший бывший совхоз Сосны, расположенный в пятнадцати - двадцати километрах севернее Князь - Озера. Эта боевая операция не описывается так, как она имела место в действительности не у Вершигоры в книге "Люди с чистой совестью", не у Герасимова "От Путивля до Карпат".
Я просматривал до издания подготовленные к печати записки журналиста Коробова, в которых он рисует партизанское соединение Ковпака таким, что немцы на оккупированной ими территории не знали куда от него деваться. Что в каждой боевой стычке с немцами отдельный партизан неизменно убивал десятки немцев или вроде того: - "Я, - мол, - спросил у партизан сколько немцев в населенном пункте, на который они решили сделать нападение? А они мне ответили, - а какое нам дело до этого? - Мы их не считать, а бить собираемся".
Подобные разглагольствования людей, не имеющих элементарного представления о военном деле, извращают сущность партизанского движения и создают ложное представление у массы читателей о избыточной боеспособности партизан и полной беспомощности немцев.
Читая мемуары В. И. Козлова можно думать, что партизаны были немцев, как мух, и это им ничего не стоило.
Если согласиться с подобным повествованием о партизанах, то можно придти к выводам, что достаточно было в свое время партизанам дать в нужном количестве боеприпасов, пушки и пулеметы, чтобы они очистили от немцев оккупированную территорию.
Все это - детский лепет, пустая и вредная болтовня, на тему о партизанах.
Отдельные наиболее боеспособные партизанские отряды наносили немалые потери немецким подразделениям при хорошо организованных засадах или при внезапном нападении на немецкие гарнизоны, но это были отдельные эпизоды в общем партизанском движении, основным воздействием на врага была диверсия и это надо учесть.
В этом отношении весьма характерен такой пример.
Местечко Старобино, расположенное на р. Случ в сорока - пяти километрах южнее Слуцка, в течении всей Великой Отечественной войны занималось немецким гарнизоном численностью от двухсот до трехсот человек немцев и примерно столько же полицейских. Иногда этот гарнизон уменьшался наполовину.
В пятнадцати - двадцати километрах южнее этого местечка в течение более двух лет базировалось многотысячное Пинское партизанское войско, соединение, которым командовал Корж Василий Захарович - ныне генерал и Герой Советского Союза.
Так это многотысячное войско многократно наступало на это местечко, занятое двумя - тремястами немцев и ни разу его не занимало. Напротив, всякий раз разбегалось при контрударах, организованных немцами. Правда, это было одно из худших партизанских соединений на Белоруссии по дисциплине. Хотя и являлось одним из наиболее крупных соединений по своей численности.
Еще после войны можно было найти остатки канцелярии и обломки транспорта этого соединения, разбросанные при паническом бегстве "Пинского войска" от контрудара нанесенного немецким гарнизоном из м. Теле......, когда партизанское соединение попробовало наступать на это местечко. Большой заслугой этого генерала является то, что он собрал до тридцати тысяч советских граждан в лесу и не дал возможности оккупантам использовать их в своих интересах.
Осенью сорок третьего года и зимой сорок четвертого в Брестской области насчитывалось тридцать тысяч партизан, организованных в десятки бригад и отрядов. Центром этого партизанского войска был Ивацевический район.
За пять - шесть километров на берегу озера Споровское в старых Песках стоял небольшой гарнизон немцев и полиции, охранявший работу спиртозавода.
"Брестское войско", как Пинское, не могло выбить немцев из этого населенного пункта. А в апреле месяце сорок четвертого года уже в начавшуюся распутицу одна мадьярская дивизия разогнала все это войско. А командующий Брестским соединением Сергей Иванович Сикорский ночью, вместе со своими адъютантами и секретаршами, увязая по грудь в болоте, прибежал в расположение штаба и предложил нашим людям бежать дальше потому, что к болоту подошли мадьяры.
Мы же заминировали подходы к своей базе и продолжали работать и находиться на своем месте в трех километрах от мадьяр.
Характерно, тогда одна из бригад Брестского соединения отбила несколько атак второй мадьярской дивизии, наступавших с юга. При этом из ПТР было подбито у мадьяр несколько танкеток и нанесены чувствительные потери карателям. Но из собственной двадцати восьми месячной практики действий в тылу у немцев я не знаю случая, когда бы партизанские формирования наголову разбивали строевые подразделения немцев и удерживали за собой занятую местность, когда враг вел карательные операции превосходящими силами.
Партизаны долго удерживались только в таких местах, в которые нельзя было пройти немцам с механизированной техникой, или, как это было чаще всего на практике, - немцы старались оставить в покое партизан уцепившихся за местность и не наносящих серьезного вреда оккупантам. А разогнав эти партизанские формирования они, чего доброго, могут переключиться на диверсии.
Для добычи " языков " по приказу Р. У. осенью сорок третьего года было создано стрелковое подразделение в составе семидесяти - семидесяти пяти человек из отобранных бойцов и младших командиров десантников. Но даже этот отряд "головорезов", специально подготовленных к штурмовым схваткам, не показывал особого эффекта в открытых схватках с немцами.
Немцы, особенно в бою с партизанами, как правило, дрались до последнего патрона. Они прекрасно знали, что партизаны через фронт переправлять их, за редким исключением, не будут. А в условиях тыла у нас не было и не могло быть лагерей для военнопленных. Поэтому немца взять в плен партизанам это была далеко не легкая задача.
Из всего этого вывод такой, что партизаны, как подсобная сила Советская Армии, приносили максимальный эффект в борьбе с противником, лишь в том случае, когда они организовывали диверсионные группы и вели диверсионные действия на коммуникациях и других важных военных объектах противника.
Многие же партизанские отряды и соединения воевали с полицией и мелкими группами карателей, расположенных поблизости от своего района базирования. Такие партизанские отряды немцы старались особенно и не тревожить. А некоторые партизанские " воеводы " воображали, что немцы к ним не идут потому, что они их боятся.
Характерно, что немцы оценивали различные партизанские соединения, ориентировочно исходя из тех действий, которые производились партизанами. И некоторые соединения, насчитывавшие десятки тысяч, по немецким данным числились отрядами в две - три сотни человек. А отряды, насчитывавшие в своих рядах сотни, но занимавшиеся подрывом вражеских коммуникаций - немцы определяли в несколько тысяч человек.
Эта оценка врага, которая имеется теперь в наших архивах, как нельзя лучше характеризует партизанскую тактику и указывает на то, что максимальный урон немцам наносили именно диверсионные действия, а не открытые бои партизан с немцами.
Это обстоятельство было понято в сорок третьем году большинством партизанских отрядов. Но к этому пришли люди через большой период даром потерянного времени, когда удары по коммуникациям были особенно необходимы.
Собственно говоря, это положение будет само по себе исправлено, если главной задачей в партизанской борьбе считать подрыв вражеских эшелонов, вывод из строя вражеских путей сообщения.
Даже рейдовое соединение, которым командовал Сидор Артемович Ковпак, допускало ту же ошибку - недооценивая значение диверсий. В соединении Ковпака не было хорошо подготовленных диверсионных групп. Поэтому его люди, захватив ж. д. мост на р. Горынь, между Лунинцом и Сарны, вытащили на середину моста около двухсот килограммов тола и взорвали его с помощью бикфордово шнура. Мост был поврежден так, что он требовал восстановления.
При наличии опытных подрывников этот мост можно было подорвать с таким успехом тридцатью - сорока килограммами, если бы тол был подвешен или уложен в основные балки.
За все время партизанских действий соединение Ковпака спустило под откос не более трех - четырех десятков эшелонов противника, тогда как это соединение могло организовать сотни крушений вражеских поездов.
Ни Ковпак, ни его ближайший помощник Вершигора по-настоящему не понимали значения, не владели и недооценивали подрывную технику. Поэтому они не могли в достаточной мере использовать взрывчатку для минирования подходов или дорог при организации засад и отходов.
В частности, П. П. Вершигора, которому в данный момент также поручено составление книги для служебного пользования, не понимает, что главное в партизанской борьбе не "война без флангов", а глубоковнедренная во все поры вражеского аппарата диверсионная деятельность.
Соединение Ковпака, совершая рейды, демонстрировало советскую власть на занятой врагом территории и этим выполняло задачу огромной политической важности. Но военное значение действий этого соединения было значительно больше, если бы оно в своей тактике применяло диверсии в необходимых размерах.
Достаточно сказать, что в условиях лесисто-болотистой местности всегда можно говорить - не пропустить живую силу врага и технику по дорогам и мостам с помощью небольшого количества взрывчатки. Достаточно подорвать один - два танка, или одну - две машины, как движение по данной дороге будет приостановлено. Враг вынужден будет разворачиваться и искать других путей движения вперед или заняться тщательным обследованием и освобождением от мин этой дороги.
Что же касается того, чтобы остановить движение пехоты или кавалерии, то достаточно выставить несколько мин противопехоток. Если подорвался на дороге один человек, второй, третий, то люди по этой дороге вперед не пойдут.
Это не атака на укрепленную точку противника, где некогда раздумывать и где цель ясна, как и задача. Нужно захватить рубеж или пункт врага, невзирая ни на какие жертвы.
Минирование, как одна из форм диверсионной тактики в тылу врага, самое надежное, самое простое и наиболее эффективное средство борьбы с живой силой и техникой противника, как при обороне, а также и при нападении. И особенно при организации засад и внезапного удара по живой силе и технике врага, ошеломленного взрывом.
Наши люди, владея техникой минирования, иногда готовы были многое заплатить за то, чтобы заманить врага в поставленную ловушку - заставить его выйти на заминированный участок дороги, чтобы он взлетел на воздух. В тех же случаях, когда враг следует за тобой сам - идет следом, идет в ловушку, что называется, так нет причины об этом беспокоиться.
Достаточно сказать, что восемь - десять человек хорошо подготовленных партизан смогут за час - полтора заминировать сто, сто пятьдесят метров не мощеной дороги так, что этот участок в нужный момент взлетит на воздух со всем содержимым.
Только недооценка диверсионной техники в партизанском движении на первом этапе позволила врагу безнаказанно использовать наши ж. д. магистрали в первые десять - пятнадцать месяцев на территории Белоруссии.
Что же касается Юга Украины и других безлесных районов, занятых оккупантами, то в них диверсионная деятельность по подрыву вражеских коммуникаций не получила должного развития за все время оккупации.
Если бы после войны проверить беспристрастной комиссией боевые действия партизан, то был бы безусловно подтвержден тот факт, что 90 % урона в живой силе и технике врагу партизаны нанесли диверсионными действиями на коммуникациях, что основой разрушения тыла врага был не бой, а диверсия.