М.: Воениздат, 1986.

Взято с сайта "Военная литература": militera.lib.ru

Аннотация издательства:
Автор, полный кавалер ордена Славы, рассказывает о своей фронтовой деятельности в качестве помощника командира взвода пешей разведки 44-й отдельной разведывательной роты 42-й гвардейской Прилукской ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии, о мужестве разведчиков в боях по освобождению Украины, Молдавии. Румынии, Венгрии, Чехословакии, а также о своем участии в Параде Победы.

 

Глава первая
"Кто желает в разведку?"

Офицеры из действующей армии приезжали в 83-й стрелковый запасный полк за пополнением почти ежедневно. Нас строили повзводно, и в морозном воздухе слышалось: "Артиллеристы, пять шагов вперед, марш!", "Связисты, выходи!"... Разобрав "спецов", начинали формировать пехотные маршевые роты. В них зачисляли всех, кто окреп от ран и до госпиталя имел какое-то отношение к царице полей. Ждал и я своего часа. Хотелось поскорей на передовую, мечтал догнать родной полк, в рядах которого принял боевое крещение, переправлялся через холодный Днепр, вместе со своими товарищами освобождал от врага Киев.

Порядки в запасном полку были строгие. Подъем - в пять утра, легкий завтрак - и до обеда полевые занятия. Во второй половине дня - политбеседа или строевая подготовка. Мы, считавшие себя обстрелянными фронтовиками, тяготились тем, что приходилось атаковать в снежной круговерти условного противника, когда на Правобережной Украине шли напряженные и тяжелые бои.

После ужина, собравшись в натопленной казарме, вспоминали о боях, в которых довелось участвовать, о друзьях-товарищах...

Было что вспомнить и мне. Изменчива фронтовая судьба. Присягу принял в сентябре 1942 года. Два месяца служил в учебном полку. Затем еще три - в школе младших командиров. Готовили из нас командиров расчетов тяжелых пулеметов, но повоевать в этой должности не пришлось. Стрелковый полк, куда получил назначение, понес большие потери в младшем комсоставе, и меня определили заместителем командира взвода. А потом неожиданно для себя стал минометчиком. В минометном взводе стрелкового батальона и принял первый бой.

Помнится он отчетливо, до мельчайших деталей. Было это под городом Сумы ненастным январским утром 1943 года. Сначала заходила под ногами земля от близких разрывов - началась артиллерийская подготовка. И наш расчет выпустил три десятка мин по обнаруженным накануне целям. Видел в бинокль, как взметали они среди вражеских траншей желтый песок, обломки бревен, казавшиеся на таком расстоянии не больше спичек. Потом пошли вперед пехота и танки.

Мы сменили огневые позиции, били по целям, указанным командиром батальона. Подавили пулемет, который мешал наступлению на правом фланге, пятью выстрелами разворотили дот в глубине обороны. И вдруг какая-то горячая волна подхватила, швырнула на землю. Когда пришел в себя и огляделся, понял, что батальон наш остался без минометной поддержки. Артналет противника густо накрыл позиции взвода. Материальная часть была выведена из строя, люди убиты или ранены. Из моего расчета не уцелел больше никто.

Подбежал санитар.

- Куда тебя? - крикнул, торопливо доставая бинты. Ощупал себя - вроде нигде не задело. Только голова как чугунная и слышу плохо.

- Контузило только? Сам можешь идти? Тогда давай в медпункт, - скороговоркой выпалил санитар, не слушая моих ответов, и поспешил к истекающему кровью бойцу из соседнего расчета.

Идти в тыл? Никогда! Отпрашиваться было не у кого.

Прихватил оружие и пошел туда, где батальон штурмовал высоту. Пристроился к первому попавшемуся взводу, да так в нем и остался почти на год. Месяцев пять воевал рядовым автоматчиком, потом стал командиром отделения, помкомвзвода.

Тот год стал моей солдатской академией. Теория теорией, но что значит она для пехотинца без его многотрудной армейской практики! Учиться пришлось самым, казалось бы, простым вещам: как одеться потеплее, чтобы не замерзнуть за ночь в окопе, как распорядиться сухим пайком. В первый раз, помнится, открыл консервную банку на сильном морозе и стал грызть буквально заледенелую кашу с мясом. И тут увидел, что рядом пожилой боец пробил в банке штыком небольшое отверстие, ямку в снегу пехотной лопаткой вырыл - диаметром на ширину лезвия, сбегал к танкистам, намочил в солярке кусок пакли, опустил в ямку, поджег, а сверху на две железки, положенные крест-накрест, приспособил банку. Через десять минут он ел горячую кашу с мясом, а вокруг стоял такой аромат, что мне только облизываться оставалось.

Весь смысл солдатской науки в том, чтобы себя подготовить для боя, в бою самому уцелеть, а врага - уничтожить. Как же трудно давалась нам, восемнадцатилетним, эта наука! Мы тянулись к опытным, обстрелянным бойцам, старались хоть в чем-то быть на них похожими - и в жарких схватках с фашистами, и в будни. Для меня таким учителем был Федор Максимович Старостин. Отвоевал он всю гражданскую, в 1929 году сражался с белокитайцами на КВЖД. Перед первым серьезным боем он предложил мне в атаке держаться рядом. Обещал помочь да и прикрыть в случае чего. И слово свое Федор Максимович сдержал. В том бою я по крайней мере дважды обязан был ему жизнью. Наступали мы по изрезанному балками полю. Путь свой в атаке Старостин выбирал таким образом, чтобы как можно меньше быть под прицельным огнем. Многих из нашей роты сразили вражеские пули и осколки, а мы добежали до гитлеровских траншей без единой царапины.

В пяти метрах перед окопом противника Федор Максимович опередил меня - штыком и выстрелами в упор расчистил поредевшему отделению дорогу. Я, по правде сказать, растерялся, когда началась рукопашная, раньше вот так - лицом к лицу с врагом - сходиться не приходилось. Замешкался перед тем, как прыгнуть в окоп, и чуть было не угодил под автоматную очередь. Старостин вовремя заметил, что целится в меня немецкий ефрейтор, ударил фашиста прикладом.

На фронте говорили: уцелел в первой атаке, и во второй пуля облетит. Есть в этих словах доля истины. Первая атака, первая рукопашная многому учили молодых солдат. От боя к бою накапливался опыт, который впоследствии помогал с честью выходить из самых сложных ситуаций.

Однажды стояли мы в боевом охранении. Когда стемнело, из тыла пришли несколько бойцов в пестрых маскхалатах. У всех - новенькие автоматы, ножи в черных чехлах. Ребята, видать по всему, ловкие, крепкие. Оказывается, на нашем участке намечался ночной поиск, и разведчики прибыли понаблюдать за передним краем немцев. Расспросили нас, как они ведут себя, где у врага пулеметные точки, далеко ли от наших окопов граница минного поля. Часа через четыре они поползли в сторону фашистской передовой. Провожали их мои подчиненные одобрительным шепотом. Дескать, вот люди! Рискуют каждый день. Легко ли работать, когда кругом гитлеровская нечисть?

Под утро разведчики вернулись. Сначала бережно опустили в окоп своего товарища, убитого в короткой стычке уже на нейтральной полосе. Потом втолкнули в траншею связанного гитлеровца. Подумал тогда: вот бы научиться ходить за "языком". Было мне всего девятнадцать лет, а кто в такие годы не мечтает о подвиге? Одно знал: нужны для разведки особые качества, о которых приходится только мечтать. Разве думал, что пройдет всего несколько месяцев и мне предстоит вот тан же ползти через нейтралку, караулить в засадах "языков"?

В боях за Киев в ночной атаке был ранен. Попал в госпиталь, оттуда - в запасный полк.

* * *

...Как-то по взводам прошел слух о том, что приехали какие-то необычные "покупатели". Два офицера отбирали в неизвестно какое подразделение всего пять бойцов. Ходили по ротам, беседовали, спрашивали, кто я откуда родом, где воевал, какие имеет награды.

Дошла очередь и до нас. В избу вошел капитан в хорошо сшитой шинели. Снял ее, аккуратно повесил на гвоздик. На новенькой габардиновой гимнастерке сверкнули ордена и гвардейский знак. Окинув нас веселым взглядом, капитан спросил без всякой подготовки:

- Кто желает в разведку? Прибыли мы к вам из 42-й гвардейской Краснознаменной стрелковой дивизии набирать бойцов в разведроту...

Со скамейки поднялся сержант Александр Ваганов, высокий, широкоплечий, с дерзким взглядом черных глаз. Я знал, что он всеми силами рвался на передовую.

- Вот это дело другое, - оглядев Ваганова, сказал офицер, - есть еще желающие?

Вспомнились тут ребята, которых видел я в окопе боевого охранения, их строгие, сосредоточенные лица. Неужели не смогу быть хоть немного похожим на них? Решительно встал, одернул гимнастерку, представился как положено и сказал:

- Я хочу в разведку!..

На следующий день мы, пятеро бойцов в видавших виды шинелях, ехали в кузове старенькой полуторки по разбитой прифронтовой дороге. С сержантами Василием Матросовым, Иваном Ревиным и рядовым Николаем Кулаковым мы с Александром Вагановым познакомились у штаба полка, куда пришли за документами. Все они успели повоевать. И наверное, каждый в душе считал себя уже настоящим разведчиком, ждал, что завтра пошлют его в поиск, который нам казался обыкновенной рукопашной в занятой врагом траншее. Ну а с рукопашным боем мы были уже хорошо знакомы.

Однако, к нашему удивлению, с поиском пришлось повременить...

* * *

Встретили нас хорошо. С каждым побеседовал командир отдельной разведроты дивизии гвардии капитан Белов. Интересовало его буквально все: кто родители, чем занимался до войны, кем хотел стать, если б не было войны, где и как воевал, видел ли близко врага, занимался ли спортом... Мы сразу поняли, что так подробно расспрашивает нас ротный не из праздного любопытства. Разведчики действуют по ту сторону линии фронта, среди врагов. И не случайно есть армейская присказка: с этим я пойду в разведку, а вот с ним - нет. В ней - высший смысл доверия (или недоверия) к человеку.

Поведал я гвардии капитану Белову о своих родных и близких. Начал с отца, Ивана Васильевича. Он всю гражданскую прошел, был на фронте с первых дней и этой войны. В декабре 1941 года, когда раненого отца везли в тыл, под Ельцом санитарный поезд разбомбили фашистские стервятники. Похоронку мать получила почти через год, когда я уже сам воевал. Отомстил за отца врагу в первом же бою, но считал, что счет с гитлеровцами тем не исчерпан. Много всего на душе накипело. Столько хороших товарищей погибло на глазах! Столько видел разрушенных врагом сел и городов, страдания людского, что сам себе поклялся мстить фашистам, пока воюю.

А до войны мы сеяли хлеб. Есть в Саранском районе Мордовской АССР деревня Танеевка. В ней родился и вырос. Рано начал помогать отцу и матери в поле. Хотел стать агрономом, кормить людей вволю вкусным пшеничным хлебом. Война помешала. Рвался на фронт вслед за отцом, да не пустили, мал, говорят. Но на строительство оборонительных линий взяли. Надо сказать, невеселая нам досталась работа. По прямой от Москвы река Инсарка, что впадает в Мокшу, находится в 450 километрах. А на ее правом берегу мы рыли окопы в полный профиль, противотанковые рвы, обшивали их стенки досками, строили долговременные огневые сооружения, вкапывали надолбы. Сердце у нас болело от мысли, что враг может прорваться так далеко. Не дождался, когда исполнится восемнадцать, ушел на фронт добровольцем. Провожали родные по старинному русскому обычаю - с песнями и со слезами. Дед Федот ради такого случая все свои Георгиевские кресты надел, заслуженные еще под Порт-Артуром. Полным георгиевским кавалером вернулся он в свое время с войны и мне наказал привезти наград не меньше, стоять за родную землю так же стойко, как испокон веков делали это все мужчины в нашем роду. Из поколения в поколение передавались предания о Перегудиных, сражавшихся против иноземных захватчиков.

Отец деда Федота, например, бился с турками на Шипкинском перевале, а прадед, по свидетельствам старожилов села, принимал участие в войне 1812 года. Так это или не так - проверить трудно. И в архивах конечно же нет на этот счет сведений. Но я хорошо помню своего дедушку и отца. Были они настоящими солдатами.

Есть в нашем русском национальном характере такая особенность: когда родную землю нашу топчет враг, воинами становятся все. И какими воинами! Это в крови нашей, перешло от далеких предков, тысячелетиями отражавших удары с востока и запада.

В народе говорят: потомственный рабочий, потомственный хлебороб. Но нет в нашем языке таких слов: потомственный воитель, потому что им обязан быть каждый человек, который в тяжелую для Отчизны годину способен держать оружие в руках. Оттого и не знал поражений русский народ. Даже в самое страшное время накапливал он силу, против которой не мог устоять ни один завоеватель.

* * *

Несколько дней новичков в разведроте не брали никуда. Наши новые товарищи к ночи уходили на задание, днем отсыпались или сидели на передовых постах - вели наблюдение за противником. А мы под руководством гвардии сержанта Александра Варенова проходили курс молодого разведчика. Был наш учитель года на два старше нас, воевал с первых дней Великой Отечественной. Фашистов ненавидел так, что мы порой удивлялись, как он доводил "языков" целыми и невредимыми до штаба дивизии. Вел счет им Варенов, как охотник добытому зверю. Он и походил на охотника - это отмечали все, кто бывал с Александром в поисках. Слыл разведчик настоящим следопытом, мог часами терпеливо подкарауливать в засаде зазевавшегося гитлеровца. Мы с ним быстро сдружились и многое от него переняли. Надо сказать, что своим становлением как разведчика я обязан нашему помощнику командира взвода - гвардии сержанту Варенову.

Занимались мы с утра до вечера вначале на местности в тылу дивизии, потом - на передовой. Учил нас Варенов бесшумно передвигаться ползком и короткими перебежками. Сколько километров преодолели таким образом! Кое-кто из нас стал даже роптать. Дескать, надоело землю бесполезно утюжить, пора и за настоящее дело приниматься. Услышав это, Александр, по своей привычке налегая на "о" - сразу видно, парень из Ивановской области, - назвал всех, кого он помнит, разведчиков, погибших оттого, что в тылу противника не сумели обойтись без шума. А потом он продемонстрировал нам "верх искусства" - приказал повернуться кругом и прошел по густому кустарнику в двух шагах от нас, да так, что ни одна ветка не хрустнула. Как ни старались повторить этот, по выражению Ваганова, фокус, ничего не получилось. Вздохнули мы и приналегли на тренировки.

Больше всего времени уделял гвардии сержант Варенов наблюдению за противником и местностью. Казалось, чего проще - смотри в оба, подмечай все и заноси увиденное на схему. Однако скоро мы поняли, что до настоящих разведчиков по этой части нам далеко.

Помню, вышли мы на один из батальонных наблюдательных пунктов. Стояла не по-зимнему теплая погода, снег под яркими солнечными лучами слепил глаза. Перед нами расстилалась равнина с редкими кустами. Только там, где проходила вражеская оборона, были пологие холмы. Варенов определил каждому свой сектор наблюдения и приказал через полчаса доложить ему, что мы сумели разглядеть на немецкой передовой. Сколько ни напрягал зрение, ничего существенного обнаружить не удалось. Метрах в пятистах впереди - ломаная линия траншей, казавшихся безлюдными. Какие-то кочки, впадины по переднему брустверу. Один только раз что-то блеснуло на солнце на небольшой высотке - будто зеркальце солнечный луч поймало.

Выслушав меня внимательно, Варенов перечислил все то, что было на самом деле на переднем крае фашистов. Один из бугорков - пулеметная точка. "Зеркальце" на высотке - наблюдательный пункт: солнце отразилось в стеклах стереотрубы. Чуть правее от него - укрытие на отделение. Над ним, если приглядеться, курился легкий дымок. Немцы грелись у печки. Дважды за полчаса по ходу сообщения прошли на передовую гитлеровцы. Один раз - двое, другой - четверо. И окончательно сразил меня Александр, сказав, что немцы на завтрак сегодня не пили, как обычно, кофе. Прочитав на моем лице удивление, он добавил: после кофе немцы любят покурить всласть, а сегодня дымков над окопами и около укрытия раз-два и обчелся.

Главное, что в совершенстве обязан уметь делать разведчик - это смотреть в оба и слушать. Действительно, методом наблюдения и подслушивания мы собирали большую часть информации о противнике. Конечно, дерзкий поиск в тылу врага или засада выглядят более впечатляюще, нежели дежурство на наблюдательном пункте. И нам так поначалу казалось. Но впоследствии я на собственном опыте убедился, что был не прав. Однажды командир взвода приказал нам вести наблюдение за передним краем обороны противника в районе населенного пункта Сокиряны, что в Молдавии. Мне не раз приходилось выполнять подобные задания, поэтому быстро взял бинокль, компас, часы, планшет со схемой местности и направился по ходам сообщения на передовую. НП мы с гвардии сержантом Ревиным выбрали неподалеку от боевого охранения одного из стрелковых батальонов. Предварительно представились его командиру, договорились о взаимодействии с передовыми наблюдателями из пехоты.

Потянулись томительные часы дежурства. У фашистов все было, как всегда: вовремя пообедали, поужинали, в известный нам срок сменили прислугу у дежурных огневых средств. Мы уже думали, что зря нас послали на этот участок обороны - вполне хватило бы бойцов из стрелковых рот, которые вели наблюдение со своих НП неподалеку от нас. И вдруг мы увидели несколько немцев, идущих по траншее из глубины узла сопротивления. На первый взгляд немцы как немцы: обмундирование потрепанное, каски солдатские. Пригляделся внимательно, определил, что один из них младший офицер и на лицо молод. А рядовые фашисты - все как на подбор в возрасте. Но офицер был почему-то на удивление вежлив и предупредителен по отношению к солдатам. То вперед их пропустит, то приостановится и вытянется. Дошли они до окопа с пулеметом - пулеметчики перед ними вытянулись. Понятно нам стало, что пожаловало на немецкую передовую высокое начальство. Следовательно, ожидалась здесь какие-то важные изменения.

Сообщили мы о своих выводах командиру роты, тот пошел на доклад к начальнику разведки дивизии гвардии майору И. И. Зиме. Ночью разведчики в ходе поиска взяли без шума "языка". Он оказался "разговорчивым" и рассказал о подготовке гитлеровцев к наступательным действиям. Встретили наши войска врага как полагается - цели своей фашисты не добились.

Много еще можно вспомнить случаев, когда умение все видеть и слышать помогало нам разгадывать замыслы врага. Уже в боях на территории Румынии гвардии сержант Матросов засек ночью с поста подслушивания движение крупной колонны танков противника. Оказывается, сняли с этого участка фронта немцы целую танковую часть и перебросили ее в то место, где намечали нанести удар. Действуя в составе наблюдательного поста, гвардии сержант Ревин обнаружил появление в боевых порядках гитлеровцев венгерских кавалеристов. Гвардии майор Зима сразу же сделал вывод о том, что вскоре враг попытается прорваться из окружения. Перебросил командир дивизии на этот участок две пулеметные роты, и ударили они кинжальным огнем по гитлеровцам. К вечеру наши тыловики поймали больше сотни лошадей. Их передали бойцам конно-механизированной группы генерала Плиева, потерявшим в боях много коней.

Однако все это было позже, а пока мы учились у гвардии сержанта Александра Варенова преодолевать нейтральную полосу, действовать в группах захвата и обеспечения, надежно блокировать входы в блиндажи и доты, организовывать засады. Немало времени посвятил они ознакомлению со штатной структурой гитлеровских соединений, частей и подразделений, а также тактикой их действий в основных видах боя. Занимались мы и военной топографией, постигали сложное искусство хождения по азимуту, учились быстро и с высокой точностью определять координаты целей.

Нам, разведчикам, как говорят, по долгу службы положено хорошо знать врага: особенности поведения фашистов, их наклонности, черты характера, привычки. Без таких знаний в тылу противника не обойтись. Немало сведений на этот счет мы почерпнули у "старожилов" 44-й отдельной разведроты. Сходились они в одном: "средний" гитлеровец - исполнительный, дисциплинированный солдат. Он никогда не задумывается о последствиях действий, если выполняет приказ командира. Как выразился однажды Варенов, по живым детям пойдет строевым шагом, скомандуй ему офицер: "Марш!" В профессиональном отношении враг подготовлен хорошо - даже те из солдат, кто на фронт попал недавно, уверенно ведут себя, метко стреляют. Почти все офицеры неплохо владеют приемами самозащиты без оружия или бокса. Это надо учитывать, когда вражеский офицер намечен в качестве "языка". Лучше всего - вывести его временно из строя, а потом уже вязать и тащить.

Но при всем при этом - полнейшее отсутствие инициативы, выдумки, солдатской смекалки. Я быстро пришел к выводу, что у фашистов право на какие-то самостоятельные действия имеют только большие начальники, которые находятся на приличном расстоянии от передовой и общаются с подчиненными по телефону или через посыльных. Стоит нам перерезать линию связи или перехватить посыльного, гитлеровцы начинают выполнять последний по времени полученный приказ, если даже обстановка изменится до того, что он становится абсурдным.

Но сказанное выше было характерно только для коллективного мышления (если можно так выразиться) нашего врага. Приказ выполнялся до тех пор, пока немецкий солдат не оставался предоставленным самому себе. Давно заметил: одиночный гитлеровец при захвате сопротивляется только в первые секунды, и то скорее от испуга. Потом - лапки кверху. Страх, обыкновенный страх был в основе высокой исполнительности и дисциплинированности фашистов. Каждый думал: сосед по позиции донесет, если увидит, что он нерасторопно выполняет приказ. Дух прусской палочной дисциплины главенствовал в вермахте надо всем.

Если знаешь слабости врага, можно легко их использовать для своей победы. Мы часто небезуспешно использовали педантизм фашистов, стремление к шаблону, боязнь самостоятельно принять решение. Вот простой пример. Немцам, выставленным на осветительные посты, было приказано пускать ракеты с определенным интервалом: иногда он составлял минуту, иногда - две или пять. Это зависело от обстановки на передовой. Мы высчитывали этот интервал и передвигались по нейтралке, когда фашисты смотрели на часы, чтобы точно по времени выпустить очередную ракету.

Во время одного из поисков произошел такой курьезный случай. Сняли мы задремавшего вражеского часового, оттащили за километр. Гвардии рядовой Яблоневский стал его допрашивать. Прежде всего пленный попросил, чтобы мы, если нас поймают, не разболтали на допросе о его сне на посту. Дескать, все равно нам не поверят, а если соврем, он за нас похлопочет о снисхождении.

Или такой факт. В одном из румынских сел блокировали мы ночью дом, где спали четыре немецких связиста. Надеялись взять хотя бы одного, а пленили всех четверых. Подсоединился Яблоневский к линии связи, которая вела к дому, и хриплым голосом грубо приказал одного оставить охранять винтовки, а троим выйти на улицу, где их будет ждать высокий начальник. И что вы думаете? Вышли! Мы всех троих сразу окрутили, а потом и четвертого прихватили.

Служба в разведывательной роте существенно отличалась от той, к которой мы привыкли в стрелковых подразделениях. Потери разведчики несли небольшие. Люди, подолгу находясь на одном месте, впитывали в себя дух славных боевых традиций, появившихся еще в первые месяцы после формирования дивизии, все делали для того, чтобы приумножить их.

А традиции были в нашем прославленном соединении богатые. Дивизия сформировалась на базе 1-й гвардейской Краснознаменной стрелковой бригады в июле 1942 года на Западном фронте. В сентябре того же года получила свой номер. В составе войск Западного, Воронежского, 1-го и 2-го Украинских фронтов участвовала в Ржевско-Сычевской и Ржевско-Вяземской операциях, Курской битве, в освобождении Левобережной Украины и форсировании Днепра. Затем, когда я уже служил в разведроте, дивизия громила врага в Уманско-Ботошанской, Ясско-Кишиневской, Дебреценской, Будапештской, Братиславо-Брновской и Пражской наступательных операциях. За боевые заслуги в сентябре 1943 года удостоена почетного наименования Прилукской, награждена орденами Ленина и Богдана Хмельницкого.

В частях дивизии за годы войны двадцать восемь солдат и офицеров стали Героями Советского Союза.

Разведчики гордились всем этим и считали наше соединение лучшим на 2-м Украинском фронте. Так это было или нет, не мне судить, но когда формировался сводный полк для Парада Победы, представителей из нашей дивизии послали больше, чем из остальных. А брали в Москву тех, у кого на гимнастерке тесно было от боевых орденов. Но об этом позже...

Жили мы дружно. Чистое пламя совместно выполняемого в особых условиях долга выжигало из людей все случайное, мелочное в отношениях, и оставался прочный сплав армейского братства. Помню, как перед первым поиском, в котором довелось участвовать, подошел ко мне Варенов я сказал, чтобы я, если меня ранят, не волновался - вытащит. И сразу легче стало на душе. В свою очередь пообещал, если придется, поступить так же. В поиске не отвлекали посторонние мысли. Потом узнал, что все разведчики давали друг другу такие торжественные обещания, несмотря ни на что, приходить на выручку.

И слово свое мы держали как клятву. В одном из поисков гвардии младший сержант Сергей Попов вынес из-под обстрела раненого командира взвода. Вражеская оборона проходила по берегу полноводной реки. Отважный разведчик на подручных средствах переправил офицера к своим, а затем вернулся к товарищам, которые прикрывали огнем отход разведгруппы с "языком". За это Попов был награжден орденом Красной Звезды.

А вот другой случай. Как-то нам пришлось прорываться через боевые порядки врага. Дело было ночью, в ненастную погоду. Где свои, а где чужие, сразу и не понять. В этой неразберихе потерялся один из разведчиков. Что с ним - ранен, убит, - никто не знал. Решили вернуться. Снова запели над головами пули, где-то совсем рядом стали рваться мины. Немцы, видимо, посчитали, что их атакуют. А нас было всего шесть человек. Седьмого нашли через полчаса убитым. Вынесли павшего товарища к своим, похоронили с воинскими почестями.

Не помню случая, чтобы кто-то из нас посмеялся над недостатками товарища. Вместе радовались успехам друзей, разделяли, как могли, их горе. А его в то лихое время было много. Часто приходили письма с недобрыми вестями. У одного брат погиб в бою, у другого отец без вести пропал. Прочитает такое боец, оцепенеет, потемнеет весь. Вот и старались все вместе исподволь, ненавязчиво отвлечь его от тяжелых мыслей.

На месте стоянки всегда поддерживался образцовый порядок. Располагались мы, как правило, в тылу частей второго эшелона, неподалеку от штаба дивизии. Значит, находились всегда на виду у дивизионного начальства. Это, конечно, подтягивало нас, хотя дело и не в этом: сама обстановка, в которой постоянно находились мы, приучала к уставной выверке поступков, к крепкой самодисциплине.

Командиры в подразделении были строгие - скидок не делали ни для кого. Будь ты хоть весь усыпан орденами и сам комдив с тобой за руку здоровается, нарушил дисциплину - получишь взыскание. А кое-кого и из роты отчисляли - отправляли "для дальнейшего прохождения службы" в стрелковые полки. Но это - исключение. Вообще-то случайных людей среди нас не было - отбор в разведроту проводился тщательный.

Выделялись разведчики и своим внешним видом, хотя доставалось нашему обмундированию в поисках да и на передовых наблюдательных пунктах изрядно. Для того чтобы разведчики были и по внешнему виду орлами, начальник штаба гвардии полковник Ф. Ф. Бочков разрешил гвардии капитану Белову иметь в штате роты портного и сапожника.

Пищу готовили в отдельной кухне три раза в день. Наш повар дядя Федя (так уважительно, по-родственному называли разведчики пожилого бойца, который разменял третью войну) к своим обязанностям относился серьезно. Говорил, что на пустой желудок немца не одолеешь, и был, конечно, прав. Придешь из поиска уставший, сил, кажется, нет до нар добраться, а нальют тебе миску вкусных наваристых щей, наложат заправленной мясом каши, выпьешь компота - его у нас заготавливали впрок - и усталость как рукой снимет.

Бойцы ротного тыла, а их у нас было пять человек, исправно вели прикухонное хозяйство. Держали коров, свиней, другую живность. Если выпадал случай, заготавливали мясо. Гвардии рядовой Загоруйко мастерски коптил окорока, грудинку, делал очень вкусную ветчину, колбасы нескольких сортов. Незадолго перед боями в Карпатах у нас целый день шла такая заготовка. Осколками бомбы, сброшенной наугад (видимо, немецкий летчик увидел дым, поднимающийся над лесом от походной кухни), убило двух быков, которые возили телегу с тыловой поклажей. Решили, чтобы не пропадать добру, накрутить побольше колбас.

В тот день у кухни работала вся рота. Одни разделывали туши, другие рубили мясо, третьи мыли внутренности, начиняли их фаршем, приготовленным по известному одному Загоруйко рецепту. Наш повар оборудовал под коптильню заброшенную землянку - трубу над ней поставил, перекладины внутри приспособил. Для топлива навезли можжевельника - воза два или три.

Колбаса получилась на славу.

Справедливости ради следует сказать, что до появления в роте гвардии рядового Загоруйко основной пищей в тылу противника были у нас сухари да сахар. Консервы мы старались не брать - был риск оставить после себя пустую банку, да и выпускали их в то время в неудобной для нас упаковке - не понесешь же в небольшом сидоре двухкилограммовую банку тушенки! Так бы мы, наверное, и постились до конца войны, не предложи как-то Федор Иванович накоптить колбас. С тех пор каждому перед выходом на задание старшина роты гвардии старшина Веселов вручал по палке, а то и две копченой колбасы. Была она вкусной и питательной.

Спали мы в сухих, обшитых досками землянках. Если штаб дивизии перемещался в новое место, разведчики готовили для себя удобное жилье. Давно научила война бойцов: если на трудное дело они идут с добрым настроением, то горы могут свернуть. А оно, это настроение, появляется у людей после крепкого сна в теплом месте. Поэтому сил никто не жалел, когда требовалось выкопать землянку, устроить сушилку для одежды и обуви, соорудить нары, сложить печь.

Душой всего этого был наш старшина гвардии старшина Петр Андреевич Веселов. Все сложное ротное хозяйство держалось на нем. Мы не видели, когда Веселое спит, - всегда он был чем-то озабочен, деловит, по-уставному подтянут. Чувствовалась в нем военная косточка. Еще до начала Великой Отечественной остался Петр Андреевич на сверхсрочную. Первый бой принял с фашистами 24 июня. Участвовал почти во всех больших сражениях войны - под Москвой, под Сталинградом, под Курском. Было у старшины столько наград, что все их он укрепил на гимнастерке только раз - в День Победы. А постоянно носить ордена и медали считал делом нескромным.

Членом Коммунистической партии Веселов стал в 1941 году. Для нас он был олицетворением настоящего коммуниста: отличали его хорошая политическая подготовка, высокое ратное мужество и мастерство, личная скромность, такт в отношениях с подчиненными, теплая забота о нас. Всегда мы были обеспечены всем необходимым для боя и отдыха. Не помню случая, чтобы возвратившихся из поиска не ждала горячая пища.

Коммунисты роты избрали гвардии старшину Веселова парторгом. Не раз нам, комсомольцам, доводилось слышать его выступления на открытых собраниях. Говорил Петр Андреевич всегда коротко и по существу дела, но так, что хотелось пойти на самое трудное задание и выполнить его безукоризненно.

Для тех, кто потерял в годы войны родителей, Веселов, несмотря на свои тридцать лет, сумел стать вместо отца. Не случайно шли к нему люди со своим горем - Для каждого наш парторг умел найти душевное слово, ободрить, утешить.

Самые добрые воспоминания остались у меня о наших командирах. Какие это были люди! Часто к разведчикам заглядывал командир дивизии генерал-майор Федор Александрович Бобров. Обязательно интересовался, как мы питаемся, когда в последний раз мылись в бане, меняли белье. Расскажет о задачах, которые стоят перед дивизией, как будто невзначай заметит, что давно не баловали его сынки хорошим "гостинцем".

- Как, товарищ генерал? - удивлялся кто-нибудь из бойцов. - А вчера мы "языка" приволокли?

- Вчера уже прошло, а мне надо знать, что сегодня враг задумал, - отвечал на это наш батя.

И мы снова шли в поиск, чтобы снабдить штаб самой свежей информацией о противнике.

О себе наш комдив не рассказывал, но мы знали, что родился Федор Александрович в деревне Чакши Витебской области в крестьянской семье. Был участником первой мировой войны. В 1917 году вступил в Красную гвардию, а через год стал членом партии большевиков. На фронтах Великой Отечественной с первых ее дней. Нашей дивизией генерал-майор Бобров командовал с июля 1942 года. Под его началом соединение стало гвардейским, удостоено трех орденов.

По торжественным случаям, а также во время жарких наступательных боев генерал-майор Бобров надевал ордена: Ленина, Красного Знамени, Суворова II степени, Богдана Хмельницкого II степени. Эти высокие награды Родины - признание заслуг командира дивизии, его мужества, ратной отваги. Стоило посмотреть на то, как управлял боем соединения Федор Александрович на командно-наблюдательном пункте! Высокий, богатырского сложения, с усами вразлет, он напоминал нам былинного богатыря из русской сказки.

Ни разу не видели мы генерал-майора Боброва чем-то раздосадованным, излишне строгим. Тон разговора всегда доброжелательный. Обращался комдив ко всем без исключения на "вы". Если требовалось кому-то сделать замечание, тщательно подыскивал слова, чтобы не обидеть человека даже невзначай.

Погиб генерал-майор Бобров в Карпатах 25 сентября 1944 года. Похоронен с воинскими почестями в Черновцах. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 28 апреля 1945 года ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

На меня было возложено скорбное поручение - увезти в Москву и передать семье личные вещи нашего комдива. Не скрою, очень волновался, когда позвонил около двери, на медной табличке которой прочел выгравированную надпись: "Ф. А. Бобров". Всего неделю назад мы установили над могилой мраморный памятник с такой же медной пластинкой, крепко привинченной болтами.

Дверь мне открыла жена Федора Александровича - худенькая женщина со строгими, заплаканными глазами, в черном вдовьем платье. Узнав, кто я и зачем приехал, радушно пригласила пройти в гостиную. Вскоре с лекции пришел сын комдива - высокий, крупный парень, очень похожий на своего геройского отца. В последний раз они видели Федора Александровича летом 1942 года и были признательны мне за рассказ о нашем командире. Привез я им несколько любительских альбомов, парадный мундир со всеми наградами, именное холодное оружие - кортик и... два чемодана подарков от разведчиков. Помнится, были это красивые вещи, взятые в качестве трофеев в гитлеровских обозах. Но жена нашего командира решительно отказалась их принять. А вот за продукты поблагодарила. В 1944 году Москва жила по карточкам, и людям по ним выдавалось немногое. Признаюсь, что и тут я схитрил, сказал, что все продукты получены мною с продсклада и являются пайком комдива за несколько недель.

Иными чертами характера по сравнению с Бобровым обладал дважды Герой Советского Союза гвардии полковник Павел Иванович Шурухин - заместитель командира дивизии. Был он человеком вспыльчивым, мог, как говорится, в пух и прах разнести провинившегося. А если тот после нагоняя быстро исправлял ошибку, при всех целовал троекратно и объявлял молодцом. Бойцы прощали замкомдиву его резкость. А когда шел бой, гвардии полковник Шурухин не мог усидеть в блиндаже или укрытии на командно-наблюдательном пункте. Брал он автомат и шел в цепь - туда, где дело больше всего не ладилось. Не раз видел его в атаке. Поднимал бойцов и вел их на врага, не обращая внимания на пули и осколки. Как это бывало на фронте, погиб отважный офицер не в жарком бою, а от случайной мины, на которую наскочил на горной дороге его "виллис"...

Случайный осколок оборвал жизнь и командира нашей роты гвардии капитана Белова. Произошло это уже в Северной Трансильвании. Несколько дней ходили разведчики сами не свои. Мстили мы врагу за своего ротного, как умели, справляли горькую тризну по человеку, которого любили.

Был Белов высокого роста, русоволос, с открытым мужественным лицом. На гимнастерке - тесно от наград. Орден Красной Звезды наш ротный получил еще летом 1941 года, когда награждали очень скупо.

"Делай, как я!" - этот принцип, используемый нынешними командирами в боевой учебе, был жизненным правилом гвардии капитана Белова. Когда, как выражался Варенов, нам "не шла масть" - то есть разведчики возвращались с пустыми руками, - командир роты возглавлял поиск и приводил самого "отборного" немца. Он лучше всех стрелял из любого оружия, отличался силой и ловкостью, всегда подчеркнуто аккуратно носил военную форму. Свой офицерский паек командир всегда отдавал старшине - на общий стол. Из личных вещей У него был видавший виды чемоданчик с самым необходимым да планшет. Уважали разведчики Белова за требовательность - одну для всех - и вместе с тем отеческую заботу о бойцах.

Начальник разведки дивизии Герой Советского Союза гвардии майор Иван Иванович Зима был прекрасным организатором нашего многотрудного дела. При его участии были подготовлены самые дерзкие походы в тыл врага. Иван Иванович (так уважительно между собой звали бойцы офицера) нередко сутками не уходил с передовых наблюдательных пунктов и сам по несущественным на первый взгляд деталям составлял полную картину поведения противника. Иногда после этого нам не требовалось идти в поиск - данные, по крупицам собранные нашим "главным разведчиком", отвечали на все вопросы комдива.

Любил он подолгу слушать наши доклады после возвращения из вражеского тыла. Интересовало гвардии майора Зиму все: как поставлена у немцев служба в боевом охранении, когда им носят пищу и сколько человек; видели ли мы пустые ящики из-под боеприпасов, встречали ли линии связи, а если встречали, то какого цвета был провод... Иные даже начинали нервничать от такого обилия самых неожиданных вопросов. Таким Иван Иванович говорил, что разведчик обязан все замечать и уметь делать из этого выводы. Сам он делал это блестяще. Если заметили мы штабеля ящиков из-под снарядов, значит, по каким-то причинам фашисты не могут доставить на огневые позиции боеприпасы, иначе обратными рейсами они бы вывезли тару. Если мы встречали красный провод, то он вел на передовой КНП. Фашисты всегда действовали по инструкциям, а они предписывали использовать для важных линий связи провод в красной изоляции. Словом, умел начальник разведки анализировать наши сведения о противнике и нас учил размышлять.

Трудно было отказать офицеру в личном мужестве. Героем Советского Союза он стал за форсирование Днепра. Первым из дивизии переправился с группой разведчиков гвардии майор Зима на правый берег и почти сутки руководил боем по расширению захваченного плацдарма.

Стали привычными слова, что на фронте сама обстановка воспитывала у воинов храбрость, стойкость, стремление любой ценой добиться победы над врагом. Но, мне кажется, это не совсем точно отражает суть происходившего со всеми нами. Обстановка постоянной опасности, скорее, проверяла, как политработникам, командирам удавалось воспитывать бойцов. До сих пор благодарны мы своим фронтовым педагогам. Умели они зажечь сердца людей огнем нашей большевистской правды.

Политбеседы, которые проводил в разведроте начальник политического отдела дивизии гвардии полковник Борис Алексеевич Питерский, становились для нас уроками любви к Родине, ненависти к ее врагам. Часто политработник просил нас рассказать, что мы видели в освобожденных от фашистских оккупантов городах и селах Украины, Молдавии. Поднимались бойцы и гневно говорили о зверствах врага, о горе и слезах советских людей. И вставали перед глазами разрушенный Киев, рвы с тысячами погибших в Бабьем Яру...

Нередко в ходе политбесед разведчики читали письма из дома. В них отцы, матери, младшие братья и сестры писали о том, как работали, давая армии все необходимое для победы. Легко становилось на душе после таких вот откровенных бесед. Ведь фронт силен тылом - это понимал каждый. А в тылу люди для нас ничего не жалели.

Разведчики на политзанятиях выступали по самым различным темам. Раскрывали значение успехов на фронтах, говорили о необходимости всегда поддерживать крепкую дисциплину, организованность во всем. Примеры брали из жизни роты. Отмечали, что передовые разведчики неуклонно следуют требованиям устава, всегда подтянуты и опрятно одеты. А тот, кто небрежен в малом, может допустить промах и в большом. Был у нас случай, когда один из молодых бойцов небрежно почистил после поиска автомат. Оружие подвело своего хозяина - в решающую минуту боя произошел перекос патрона...

Активно работала наша комсомольская организация, которую возглавлял гвардии сержант Василий Матросов. Члены бюро многое делали для обобщения опыта лучших разведчиков. Проводили вечера, посвященные этому, выпускали бюллетени. В них сжато, но поучительно говорилось о том, как действуют наши правофланговые при выполнении различных задач, какие качества помогают им образцово проводить попеки, организовывать засады, вести наблюдение.

* * *

Но вернемся к рассказу о тех днях, когда подходила к концу наша учеба. Все чаще на лице гвардии сержанта Варенова появлялась довольная улыбка, когда он наблюдал за нашими действиями. Да и обстановка требовала, чтобы в тыл фашистов ходило больше разведчиков. Близилась Уманско-Ботошанская наступательная операция советских войск. Ответственные задачи по уничтожению крупной группировки противника были поставлены и нашей 42-й гвардейской стрелковой дивизии. А для того чтобы громить врага, надо хорошо знать его. Вот почему по два-три раза в неделю разведгруппы пробирались через нейтральную полосу, охотились за "языками", определяли силы и средства противника. Сведения, собираемые моими новыми товарищами, очень ждали в штабе дивизии. Мы, молодые разведчики, места себе не находили, глядя на то, как нелегко приходится разведчикам. Все жили одним: скорей бы взяться за настоящее дело.

Глава вторая
От Умани до Прута

Однажды вечером нас собрал гвардии капитан Белов. Он развернул карту и указал концом остро отточенного карандаша на один из населенных пунктов, расположенных невдалеке от переднего края обороны гитлеровцев. Даже нам, новичкам, стало понятно, что хутор Гриненьки враг будет удерживать, несмотря ни на какие потери. Он являлся центром нескольких важных коммуникаций: железнодорожная ветка, шоссейная и две улучшенные грунтовые дороги образовывали транспортный узел, значение которого для снабжения противостоящей нам дивизии вермахта было трудно переоценить. С наших наблюдательных постов поселок едва просматривался. Единственно, что сумели обнаружить разведчики, - усиленные инженерные работы на его восточной окраине. Командир роты поставил задачу: провести поиск, вскрыть систему вражеской обороны в Гриненьках, взять пленного.

- На задание пойдут гвардии старший сержант Варенов (старшим), гвардии сержанты Матросов, Ревин, Ваганов и Перегудин, - объявил он.

Поняли мы - этот поиск будет нашим экзаменом.

На подготовку к выполнению задания гвардии капитан Белов дал двое суток. На следующий день мы, не дожидаясь рассвета, отправились на передовую. По ходам сообщения вышли к артиллерийским разведчикам, занимавшим НП в промежутке между батальонными районами обороны. Устроились они на этой неприметной высотке основательно. Под одним из бугров отрыли нечто вроде землянки. Щели, через которые вели наблюдение, закрывали изнутри белой марлей. Маскировка была такой, что НП не просматривался даже с расстояния десяти шагов.

Встретили нас приветливо. Старший наблюдательного поста, высокий рыжеусый сержант, обстоятельно рассказал обо всем замеченном в ближнем тылу гитлеровцев за прошедшие сутки. Не мог не подивиться я острому глазу артиллериста. Ему было известно, что вчера фрицам почту не приносили, а вот шнапс доставили вовремя. Одну пулеметную точку перенесли на 300 метров влево. Это сразу насторожило Варенова. Он долго разглядывал старую и новую позиции через стереотрубу, о чем-то негромко расспрашивал сержанта. Наконец решил, что гитлеровцы были обеспокоены вчерашней неудачной попыткой полковых разведчиков проникнуть по лощинке в их тыл. Вот и "закрыли" они эту лощину еще одним пулеметом. Два других напротив нее стояли уже давно.

Сержант-артиллерист сообщил также, что фашисты на северо-восточной окраине Гриненьков по ночам, видимо, строят дзот. Вчера днем в поселок пришли три подводы с бревнами. Их сгрузили возле остатков сгоревшей избы. А за ночь груда бревен "похудела" почти наполовину. "Не кинотеатр же они строят в темноте?" - заметил сержант. Свой вывод о месте будущего дзота он сделал на основании изучения рельефа местности: на северо-восточной окраине имелся удобный проход к поселку со стороны нашей передовой. Его-то и решили гитлеровцы, по всей вероятности, "запечатать" огнем из тщательно замаскированного инженерного сооружения. "Ну ничего, начнется наступление, артиллеристы дзот разнесут", - добавил сержант.

Последнее сообщение особенно заинтересовало гвардии сержанта Варенова. Он долго что-то прикидывал, минут десять неотрывно смотрел в стереотрубу, определил расстояние по карте от передовой до точки, указанной артиллерийским разведчиком. Потом вновь стал прилежно изучать вражескую оборону, поминутно советуясь с сержантом. Наконец, удовлетворенно хмыкнув, Александр весело оглядел нас и сказал:

- В Гриненьки пойдем через дзот. Уловили почему?

Догадаться было нетрудно. По ночам идут инженерные работы - значит, гитлеровцы заняты делом и не очень-то глазеют по сторонам. А сторожевое охранение в месте строительства дзота выставить они не догадались - это мы установили точно в результате длительного наблюдения. У артиллерийских разведчиков мы пробыли до вечера. Время зря не теряли. Каждый изучил и запомнил до мельчайших деталей все элементы своей и вражеской обороны, расположение на местности участков проволочных заграждений, минного поля. Определили, где по пути через нейтралку можно укрыться, если группа будет обнаружена, как отойти. Согласовали с артиллеристами порядок вызова отсечного огня в случае преследования группы противником.

И самое главное, мы наметили объект нападения - огневую позицию пулемета, расположенную на восточных склонах высоты 277,5, которая находилась на окраине поселка. С остальными оборонительными позициями ее соединял единственный ход сообщения, а вокруг окопов не было. Как нам подсказали артиллерийские разведчики, ночью возле пулемета дежурил всего один солдат. Менялся он в 6 утра. Решили: в группе захвата пойдут трое - гвардии сержанты Варенов, Ваганов и я. Гвардии сержанты Матросов и Ревин прикроют наши действия со стороны строящегося дзота, если нам придется "пошуметь" в окопе пулеметчика.

После ужина подготовка к поиску была продолжена. Мы, где ползком, где короткими перебежками, добрались До позиции боевого охранения стрелкового батальона, Расположенной почти напротив выбранного нами для нападения объекта, расспросили находившихся там бойцов о поведении фашистов. Оказалось, позапрошлой ночью немцы сделали попытку взять здесь пленного, по ничего у них из этого не вышло. В результате стычки двух фашистов убили, остальные отошли. У нас ранило одного бойца. Но перестрелка продолжалась почти до самого утра. Видимо, противник был взбешен неудачей и решил за нее отомстить.

Это сообщение еще больше убеждало, что лучшего места для перехода нейтральной полосы не найти. Действительно, поставим себя на место противника. После ночной суматохи, перестрелки об укреплении обороны надо думать, а не о нападении. А мы вопреки логике поступили наоборот...

Как только стемнело, разведчики прослушали: не прекратили ли фашисты инженерные работы? Вскоре до нас донеслись еле слышные шорохи. Значит, дзот еще не построен.

Утро. На этот раз Ваганов увел нас подальше от передовой. Мы подыскали участок местности, похожий на тот, на котором придется действовать ночью. Недавно здесь проходила линия вражеской обороны, так что остались и траншеи, и участки проволочных заграждений, и воронки. В одном из окопов Александр установил наскоро сделанное чучело, разбитый немецкий пулемет. Раз пятнадцать имитировали мы нападение на огневую точку противника. Сначала Ваганову не нравилась наша медлительность, затем - несогласованность в действиях. На своем опыте он не раз убеждался в том, что в поиске счет идет на секунды и метры. Ошибся чуть-чуть - можешь сам погибнуть и задание сорвать.

Во время перекура Александр рассказал нам о том, как его сослуживец отступил от разработанного командиром плана проведения поиска. Надоело ему караулить двери вражеского блиндажа - отправился он туда, где происходило главное. А фашисты заметили разведчиков. Пришлось принять бой. В самую решающую минуту к врагу пришла помощь как раз из того блиндажа, от которого ушел боец. Поиск не удался, к своим вернулись двое из шести...

В расположение роты наша группа пришла после обеда уставшая и порядком замерзшая. Зато каждый точно знал, что ему предстоит делать в поиске. Я должен был контролировать пулеметчика со стороны передовой, Ваганов - слева, Варенов - справа. Выбрал он себе самое трудное направление. Как мы потом установили, метрах в сорока справа находился осветительный пост, и гитлеровец иногда заходил к пулеметчику "в гости". Решили еще перед поиском: первым набросится на врага Александр, а мы в случае необходимости придем к нему на помощь. Отход - по условному сигналу. Вызов огня артиллерии - зеленая ракета в сторону населенного пункта.

После обеда гвардии сержант Варенов отправился на доклад к командиру роты, а нам приказал как следует выспаться. Но сон не шел. Еще и еще раз перебирал в памяти события последних дней, размышлял о предстоящем поиске. Встреча с врагом ожидалась для меня необычной. Ведь как в бою? Столкнулся с фашистом в траншее, и все подчинено одному - уничтожить противника. А здесь надо взять его живым. Варенов не раз повторял нам: самая большая нелепость, когда разведчики "портили" "языка", с трудом добытого. Зажми свою ненависть к врагу в кулак, не позволяй распускать нервы. Убитый фашист - это одно, а живой, доставленный в штаб, - совсем другое. Даст он сведения - будут спасены десятки, сотни жизней наших бойцов, погибнут враги.

Не случайно говорил нам это Александр. Он знал, что в первом своем поиске разведчики нередко вели себя, как в обычном бою. Устраивали "сабантуй" в тылу противника, а главное, для чего их посылали в поиск, не выполняли.

Мне так и не удалось тогда вздремнуть. Варенов же, вернувшись от командира, уснул моментально. Вот что значит привычка опытного разведчика!

Часов в шесть вечера встали, осмотрели оружие, перебинтовали автоматы, чтобы не выделялись они на фоне снега. Гвардии старшина Веселов выдал каждому по сотне патронов и по две Ф-1. Снарядили магазины, надели ватные брюки и телогрейки, а сверху - белые маскхалаты. Сдали старшине комсомольские билеты и красноармейские книжки. Варенов завязал в платок свои ордена, вручил этот тяжелый узелок старшине. Подмигнул при этом весело: дескать, и вам скоро придется делать такое.

Перед выходом из землянки Александр приказал нам попрыгать. У меня звякнули гранаты в кармане телогрейки. Переложил их так, чтобы не бренчали. Посидели по русскому обычаю и гуськом отправились к передовой. Разведчики всегда ходят строго след в след. След остается один - поди сразу разберись, сколько человек прошло. А если нарвется группа на минное поле, потери будут меньше.

Никто не провожал нас, не говорил длинных напутственных речей - не принято это в разведроте. Кроме того, сразу дали нам понять, что вышли мы на свою обычную работу.

Вот и передний край нашей обороны. Изредка вспыхивали осветительные ракеты, наполняя темноту ярким колеблющимся светом. Где-то простучал пулемет, и над полем по пологой дуге пронеслась короткая цепочка трассеров. И снова тихо. Только хрустел наст под подошвами да слышалось дыхание товарищей.

Впереди меня шел гвардии сержант Василий Матросов. Интересный человек. Все свое свободное время посвящал живописи. Мастерски рисовал дружеские шаржи на нас, карикатуры на гитлеровцев. Родом Василий был из города Беломорска Карело-Финской АССР. Считал себя и в пехоте моряком, не расставался никогда с тельняшкой. Для нас оставалось загадкой, как Матросов сумел сохранить ее в передрягах фронтовой жизни По характеру был вспыльчив, непоседлив, но в ответственные минуты зажимал свой характер в кулак. Во всем старался походить на Варенова. Так же, как он, стремился действовать обдуманно и наверняка.

Шумно дышал мне в затылок сержант Иван Ревин Он из интеллигентной семьи. Очень любил музыку, понимал толк в литературе, сам писал стихи. Мы от Ивана никогда не слышали крепкого слова. При выполнении Заданий отличался храбростью. Был надежным товарищем - на такого в тылу противника можно смело положиться.

Гвардии сержант Александр Ваганов... Высок ростом, строен, по-мужски красив. Удачлив в бою - один среди новичков разведроты имел награды. Задания командиров стремился выполнить подчеркнуто сноровисто, с блеском Однако ему первому наскучили тренировки, когда мы проходили курс молодого разведчика. Быстро загорелся новым делом, да так же быстро и остыл. Насел на Варенова, дескать, знать ничего не хочу, посылайте на задание. А тот улыбнулся в ответ и предложил себя в роли вражеского часового, которого необходимо взять. Все мы с любопытством смотрели, что из этого выйдет. Подкрался Ваганов к нашему наставнику, прыгнул на него а тот пригнулся, перебросил Александра через себя и скрутил в мгновение ока. Пришлось Ваганову всерьез взяться за науку.

Вот и окоп нашего боевого охранения. Выкурили по цигарке, осмотрели друг друга. Поиск начался.

...Ушла вперед группа разграждения - двое саперов со щупами в руках и один из разведчиков - проверить, тихо ли там, на немецкой передовой. Через час они вернулись: проходы в минном поле и проволочном заграждении были проделаны. Исчезли впереди гвардии сержанты Ревин и Матросов. Они первыми выйдут к объекту поиска и займут неподалеку от него огневую позицию - прикрыть нас в случае вынужденного отхода.

Настал наш черед. Один за другим поползли мы по нейтралке, стараясь не хрустеть подмерзшей к ночи корочкой льда на снегу. От воронки к воронке, от куста к кусту. Вот и сгоревший танк. Около него минуту передохнули и - дальше. Минное поле. Ориентировались на нем по колышкам, которыми саперы обозначили проход. Колючая проволока в два ряда, увешанная консервными банками. Зацепишься, такая музыка начинается... Проход в ней обозначен двумя кусками бинта. И здесь постарались саперы.

Совсем рядом раздался резкий хлопок... Я вжался в колючий январский снег. Над головою вспыхнула осветительная ракета, залив все вокруг мертвенным молочным светом. Впереди что-то звякнуло, послышался негромкий разговор. Поднял голову и замер. Метрах в пятнадцати были немцы! Ракета упала неподалеку, высветив на прощание наполовину построенный дзот. Подтянул автомат, взял его наизготовку. И только тут сообразил, что гитлеровцы нас не видят и, если открою стрельбу, поиск на этом закончится.

Расстояние от дзота до пулеметчика в окопе мы преодолели минуты за две короткими перебежками. Ракет больше никто не пускал, но Варенов вывел нас к цели с точностью до одного метра. Вот он - бруствер окопа и черный силуэт над ним. Как условились, Варенов обошел справа и нырнул в ход сообщения. Ваганов легко пополз влево. Я переместился вперед, чтобы не отстать от товарищей, когда те займут исходное положение для броска. И в этот момент совсем рядом раздался короткий вскрик и стон. Как мы узнали потом, наш командир лицом к лицу столкнулся в траншее с немецким солдатом, который нес термос. Пришлось командиру пустить в ход нож. Понял я, что от заранее разработанного сценария придется отступить, и, вскочив, обрушился на пулеметчика. Вот тут-то выяснилось, что в окопе было двое солдат. Один стоял, а второй сидел на ящике и, видимо, дремал.

- Вас ист лос, Вилли? - удивленно спросил он, поднимаясь.

Притиснув пулеметчика к стенке окопа, я выхватил из ножен финку, ударил ею второго гитлеровца. Тот молча мешком осел на землю. На помощь мне подоспели Варенов и Ваганов. Мы связали пулеметчика, засунули ему в рот вместо кляпа мою рукавицу и выволокли из окопа.

Фашисты обнаружили следы нашего посещения только часа через два, когда мы, сдав "языка" заместителю начальника разведки дивизии, пили чай в землянке.

- Пойдем посмотрим салют, - предложил нам Варенов. Мы вышли. Над вражеской передовой одна за Другой взлетали ракеты. Ударил пулемет, затараторили автоматы. Над полем скрестились десятки красных цепочек - следов трассирующих пуль, безопасных теперь для разведчиков.

Почему так подробно рассказал о том поиске? Да потому, что был он первым, а главное - удачным. Поняли мы: в тылу противника можно работать надежно и четко. Надо только тщательно подготовиться, продумать все, обсудить с товарищами каждое свое действие. И самое трудное задание командира будет выполнено.

* * *

Последние недели февраля были заполнены для разведчиков множеством неотложных дел. По тому, какие мы получали задания, можно было без труда определить, что дивизия готовилась к наступательным действиям. Разведгруппы чуть ли не каждую ночь уходили к оборонительным линиям, расположенным в ближнем тылу противника. Мы незамеченными, украдкой, пробирались [36] там, где вскоре должен был прокатиться грозный вал стали и огня. И чтобы ничто не могло его задержать, чтобы меньше атакующие роты несли потерь, разведчики внимательно изучали вражескую оборону, отыскивая пулеметные точки, закопанные по башню танки, артиллерийские и пулеметные батареи... Конечно, мы не могли знать всей картины - ее неторопливо, обстоятельно складывали из наших коротких донесений гвардии майор Зима, другие офицеры штаба дивизии. Однако даже отрывочные сведения говорили нам о многом. Враг сосредоточил на нашем направлении большое количество войск, много танков. Наиболее укрепленная в инженерном отношении линия обороны проходила неподалеку от железной дороги Умань - Гайсин. Там простреливался каждый метр земли перекрестным, многослойным огнем. Но это не пугало разведчиков.

Возвращаясь, мы видели, сколько нашей артиллерии подтягивалось к линии фронта. Пушки тянули мощные тягачи, автомобили-вездеходы. По оврагам и балкам стояли один к одному танки, поблескивая свежей заводской краской. От наблюдения с воздуха они надежно прикрывались маскировочными сетями - так что напрасно вынюхивали "рамы", где что было размещено в тылах. Но мы-то видели, какая накапливается сила, и старались так работать в поисках, на передовых наблюдательных пунктах, чтобы сведения о противнике были достоверными и своевременными. Это, надо сказать, в большинстве случаев удавалось.

Поиск, совершенный в ночь с 1 на 2 марта, запомнился мне особенно...

Сначала нам не повезло. Или выбранный в качестве объекта для нападения "ракетчик" (так мы называли фашистов, входящих в число осветительных постов) оказался слишком хлипким, или Ваганов не рассчитал удара... Возвращаться ни с чем? Какими глазами посмотрим на нашего ротного? Решили пробраться к высоте, на [37] которой еще днем разглядели наблюдателя. Вдруг НП и ночью действует? От того места, где мы находились, до высоты было метров 800 открытого поля. Значит, ползти надо минут 30-40. И назад столько же, если не больше. Но до рассвета оставалось всего три часа. Успеем ли вернуться затемно? Этот вопрос волновал каждого из нас. Задержит что-то, замешкаемся, не успеем выбраться - и станет для нас этот бой последним, ведь находились мы в центре опорного пункта немецкого батальона.

Раздумывали недолго. Младший лейтенант Потемкин тронул каждого за правое плечо и бесшумно скользнул между кустами. Разведчики гуськом поползли следом, поплотнее прижимаясь к земле. То и дело в небе вспыхивали ракеты - вокруг становилось так светло, что видна была каждая ветка на деревьях.

Вдруг старший разведгруппы прекратил движение, поднял левую руку - подал сигнал, чтобы мы приблизились. Оказывается, офицер наткнулся на телефонный провод. При вспышке очередной ракеты я увидел на лице Потемкина довольную улыбку. Не понял вначале, чем она вызвана. Подслушать переговоры мы не могли - нечем было. Но тут Варенов вынул нож и перерезал провод. Все стало ясно. Обнаружив, что связи нет, фрицы пойдут по линии искать обрыв. Тут-то мы их и возьмем.

Ждать нам пришлось недолго. Минут через двадцать в темноте послышались шаги, потом мы услышали негромкий разговор. Шли двое, отчаянно ругая, как нам потом сказал младший лейтенант Потемкин, русских, холод, ветер и свое начальство. Вначале мы взяли того, кто шел вторым. Сработали гвардии рядовой Коробов и гвардии сержант Ревин так чисто, что немец, идущий первым, ничего не услышал. Через секунду скрутили и его. С ним сладили мы с Вагановым.

Тяжело тащить ползком на себе "языка", но, право же, тяжесть эта была приятной. Целую ночь продолжался [38] поиск, казалось уже, что солдатская удача обошла нас стороной, и вот такой успех.

Видимо, кое-кому он вскружил голову. Беспечно стали вести себя молодые разведчики, в том числе и я. Казалось, самое трудное позади. Однако через полчаса мы за свою беспечность чуть не поплатились жизнями. Преодолевая проволочные заграждения, гвардий рядовой Кулаков зацепился рукавом за колючку, дернул что есть силы, и вокруг поднялся страшный звон... "Включилась" нехитрая сигнализация - на проволоке висели пустые консервные банки, колокольчики из гильз. Вокруг стало сразу светло как днем - в небе одновременно вспыхнули десятки осветительных ракет. Поднялась беспорядочная стрельба. Быстрые молнии трасс замелькали прямо над нашими головами. И остались бы мы все на том заснеженном поле, если б не артиллеристы. Несколько батарей артполка нашей дивизии открыли огонь по переднему краю противника. Ползком, от воронки к воронке, мы пересекли нейтральную полосу. Троих из пяти зацепили осколки и пули. К счастью, ранения были легкими.

Производя разбор того поиска, гвардии капитан Белов прежде всего сказал о том, что в тылу врага расслабляться мы не имеем права ни на одну секунду. В большинстве случаев разведчики погибают из-за своей неосторожности, невнимательности, благодушия. Командир потребовал от нас строжайшей самодисциплины, высокой собранности. Кулакова приказал на неделю отстранить от боевой работы и отправить на кухню - пусть там осознает как следует свою вину. Надо заметить, что это было для нас самым тяжелым наказанием. На насмешки по адресу "помощников" работники нашего ротного тыла не скупились. Да и перед товарищами приходилось краснеть - они идут к немцам "в гости", а ты остаешься.

Уже через два дня Кулаков стал слезно просить командира, чтобы освободил он его от кухонных обязанностей, [39] дескать, согласен хоть черту в зубы, но картошку чистить не будет. Не помогло. Так и пришлось Николаю целую неделю провожать и встречать нас из поисков.

5 марта 1944 г. началась Уманско-Ботошанская операция. В ходе ее 42-я гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия в тяжелых условиях весенней распутицы и бездорожья прошла 400 километров, последовательно форсировала такие крупные реки, как Южный Буг, Днестр, Прут были вписаны в боевую летопись дивизии те весенние дни 1944 года. Ратный подвиг моих однополчан по достоинству оценен Родиной: наше соединение меньше чем за месяц было награждено орденами Ленина и Богдана Хмельницкого. Свой вклад, и немалый, внесли в общий успех разведчики.

Нам приходилось трудно. Бойцы уставали до того, что засыпали стоя. Но уныния никто не испытывал. Каждый день прибавлял новые километры очищенной от фашистов родной земли. Сколько радости видели в глазах освобожденных советских людей! Мы шли впереди наступающих войск - на нашу долю приходилось больше цветов, улыбок, поцелуев. И больше слез. Отступая, гитлеровцы творили неслыханные злодеяния, жгли города и села, взрывали то, что уцелело от огня, уничтожали мирных жителей, не щадя ни стариков, ни детей.

...Улицы молдавского села, расположенного неподалеку от города Рыбницы, были заминированы. Пришлось остановиться, подождать саперов. Когда они окончили работу, мы увидели страшное зрелище: в переулках лежали сотни трупов селян, убитых несколько часов назад. Колодец в центре населенного пункта оказался доверху набит детьми. Видимо, палачи подводили по одному, аккуратно стреляли в ребячьи головки и сбрасывали. В одной из хат висели, распятые на стене, мужчина и женщина. Как нам рассказала чудом уцелевшая от расправы старушка, фашисты обвинили тех крестьян в сотрудничестве с партизанами. Долго мучили - из хаты [40] больше часа раздавались крики. Потом, опьянев от крови, садисты согнали в центр всех жителей села и устроили массовую резню.

Поклялись мы тогда друг другу, что разыщем злодеев и воздадим им по заслугам. Установили по солдатской книжке убитого немца, найденного на околице, номер части, батальона, фамилию командира роты. После месяца самой настоящей охоты за карателями мы своего добились. Уже за Прутом, на территории Румынии, обнаружили, что взяли "языка" из этой части. На допросе он рассказал, где стоит в обороне рота, которая орудовала в том молдавском селе. Через несколько дней, глухой ночью, к палачам нагрянули "в гости" разведчики. Возмездие свершилось.

Шло наступление наших войск. Мы расплачивались с фашистскими изуверами за Бабий Яр и Хатынь, за разрушенные Смоленск, Киев, Минск. За кровь и слезы советских людей, испытавших иго оккупации...

Где находятся разведчики, когда враг отступает? В ближнем тылу противника - около промежуточных рубежей, подготовленных им к обороне, на коммуникациях, по которым идут к линии фронта резервы. Давно минули те времена, когда из-за одного "языка", двух-трех солдатских книжек нам приходилось по нескольку суток готовить поиск, часами поджидать гитлеровцев в засадах. В ходе наступления пленных мы приводили десятками.

Однажды нас вызвал командир роты. Глаза у него воспаленные, лицо бледное. Знаем - некогда поспать гвардии капитану Белову. Почти двое суток все разведчики на ногах. Дивизия безостановочно идет вперед, сбивая врага с наспех оборудованных оборонительных рубежей. Фашисты пытаются контратаковать. У железнодорожной станции Окница летчики обнаружили танки. Где их введут в бой? Этот вопрос сейчас у всех на устах.

Получили приказ: выдвинуться в район Окницы, найти танки, установить время начала движения колонны и направление. В дальнейшем идти по параллельному маршруту, точно установить рубежи развертывания. Связь - по рации. Если удастся, захватить пленного.

Наскоро перекусив, отправились в путь. Проникнуть во вражеский тыл было нетрудно - сплошной линии фронта не существовало. Отступали гитлеровцы о рубежа на рубеж в предбоевых порядках, а то и колоннами, прикрываясь мелкими группами. В любом месте, где не трещали автоматы, можно углубиться в тыл, тем более что местность здесь лесистая.

Вскоре мы вышли на проселочную дорогу, которая вела к станции. На удалении зрительной связи двигался разведдозор - двое бойцов во главе с гвардии сержантом Матросовым. Основное ядро группы вел гвардии старший сержант Варенов.

Патронов и гранат мы взяли больше обычного. Во время наступления лучший способ добыть "языка", штабные документы - засада или налет. А эти виды разведки требуют немало боеприпасов.

Матросов поднял руку - значит, впереди враг. Действительно, с десяток немецких саперов минировали дорогу. Для чего? Не создается ли здесь очередной оборонительный рубеж? Обошли противника стороной, усилили наблюдение. Вскоре вышли на огромную поляну. На западной ее опушке полным ходом велись инженерные работы. Мы насчитали до пехотного батальона, но без танков. В его тылу занимали огневые позиции минометчики.

В эфир ушло сообщение: "В квадрате... организуется оборона на рубеже..."

И вновь разведгруппа углубилась в лесную чащу.

Непросто действовать в тылу противника, когда он поспешно отступает. Заранее ничего не рассчитаешь. Вражеские войска находились в непрерывном движении, все перемешалось: тыловые подразделения шли в общей колонне с боевыми, кругом - мелкие группы. Суета и неразбериха [42] нам, конечно, на руку, но всегда существует риск внезапно напороться на фашистов.

...Впереди дружно заработали сразу три автомата, звонко ударил гранатный разрыв. Мы рассредоточились, укрылись за деревьями. Через минуту примчался возбужденный Матросов и доложил гвардии старшему сержанту Варенову, что разведдозор лоб в лоб столкнулся с пятью вражескими связистами, которые тянули две линии в юго-западном направлении. Четверо уничтожены, один взят в плен.

Наскоро допросив "языка" (на этот раз с нами был гвардии рядовой Яков Яблоневский, отлично знавший немецкий), мы узнали, что линии предназначались для связи между батальонами и штабом 172-го пехотного полка, находившимся в двух километрах юго-западнее. Вновь наша радиостанция заработала на передачу: сообщили командованию координаты штаба, номер части, один из батальонов которой встал в оборону в полосе наступления нашей дивизии.

К полудню вышли в указанный район. Вдоль дороги, которая была четко видна на аэрофотоснимке, танков не оказалось. Решили устроить засаду, взять подходящего пленного и выяснить, куда они подевались. Место для засады выбрали у поворота дороги, в густых зарослях можжевельника. Влево и вправо гвардии старший сержант Варенов выслал по дозорному с задачей предупредить о появлении противника.

За полтора часа, пока мы сидели в засаде, по дороге прошли: колонна мотопехоты, отряд мотоциклистов до роты, две легковые машины под усиленной охраной. Все это двигалось в тыл фашистской группировки. Вывод напрашивался один: боясь окружения, немецкое командование выводит свои войска на промежуточный рубеж" О своем предположении мы сообщили в штаб дивизии.

Наконец на дороге появилось то, что мы ждали. К фронту шла одиночная специальная машина, в которой [43] мы распознали передвижную ремонтную мастерскую, находившуюся на вооружении в танковых полках вермахта. Гвардии сержант Ревин метнул ей под колеса связку РГД. Взрывом автомобиль подбросило, развернуло. Мы подбежали к летучке, вытащили из кабины перепуганного фельдфебеля. Водитель был убит. В будке обнаружили запасные детали к ходовой части танка. Поднатужившись, закатили исковерканную машину в лес, забросали ее ветками так, чтобы нельзя было заметить с дороги.

Яблоневский стал допрашивать пленного. Не сразу, но узнали, что вчера утром здесь находился танковый батальон - экипажи заправляли машины горючим. Командир батальона послал фельдфебеля на дивизионный технический склад за запасными частями и приказал прибыть на северные скаты высоты с отметкой 63,7. По всей вероятности, там батальон будет введен в бой. Мы сверили свою карту с той, что нашли в кабине летучки. Выходило так, что гитлеровцы собирают на левом фланге дивизии силы для контратаки.

Мне такие рейды по тылам противника нравились больше кратковременных поисков на передовом оборонительном рубеже. Было где проявить разведчикам военную хитрость, смекалку. Задача ставилась нам одна, но путей к цели вело множество, и мы сами выбирали, какой из них короче. В тот раз нам предстояло преодолеть до местонахождения вражеских танков 20 километров. Идти пешком или попытаться захватить автомобиль? Второе показалось предпочтительнее. За четыре-пять часов пешего марша многое может измениться.

Вскоре машина оказалась в наших руках. За руль сел переодевшийся гвардии сержант Матросов. Мы попрыгали в кузов, спрятались за пустыми ящиками. Через час разведгруппа была неподалеку от высоты 63,7.

Прочитав описание этого рейда, несведущий человек может решить, что все нам давалось легко: устроили засаду, взяли "языка", узнали у него, что хотели, автомобиль [44] захватили, поехали... Конечно, это не так. Глубокий поиск требовал полной самоотдачи, полного напряжения физических и духовных сил. А успех в скоротечных стычках с врагом приносили внезапность, точный расчет, стремление, несмотря ни на что, выполнить приказ командира. За месяцы службы в разведроте мы многому научились, приобрели опыт действий в самой сложной обстановке. Давался он нелегко. Мы теряли товарищей, глубоко переживали неудачи, которые конечно же были. Но бойцы извлекали из этого правильные уроки, в следующий раз искали я находили новые, неожиданные для врага способы добычи разведданных. И удача была на нашей стороне.

Не оставила она нас и тогда. Несмотря на то что фашисты тщательно замаскировали танки, мы их нашли. Батальон "тигров" стоял в глухом лесном урочище в ротных колоннах, ожидая сигнала на выдвижение. Острие его удара, видимо, предполагалось направить но левому флангу стрелкового полка, который, ведя тяжелый бой, теснил гитлеровцев с занимаемых ими позиций.

Наше сообщение командир дивизии генерал-майор Бобров оценил по достоинству. Штаб принял все мера к отражению контратаки. В момент выдвижения колонны по ней произвели удар штурмовики. Затем в дело включились гвардейские минометы. А довершили разгром гитлеровского батальона наши противотанкисты.

Впоследствии мы узнали, что данные о местонахождении танкового батальона гвардии майор Зима перепроверил: по нашим координатам он выслал офицерский разведдозор. Это известие мы восприняли без обиды. Каждый знал: за ошибку, допущенную разведчиками, дивизия могла дорого заплатить. Мы и сами как могли старались перепроверять собранные нами же сведения. Ведь никогда не исключалось, что противник прибегнет к дезинформации. [45]

На какие только уловки не пускался враг, пытаясь подсунуть нам дезинформацию. Однажды мы обнаружили на убитом офицере планшет с топографической картой. На первый взгляд ценные материалы попали нам в руки: схема минно-взрывных и инженерных заграждений в глубине обороны на участке шириной почти 5 километров. Но послал гвардии майор Зима разведгруппу проверить эти сведения, и вышло все наоборот: там, где на карте значились минные поля, их не было, а участки местности, свободные от мин, оказались заминированными.

Каждый раз мы тщательно перепроверяли показание пленных. Надо заметить, что фельдфебель, взятый нами у дороги, тоже вначале говорил чепуху. Видимо, позабыл о карте, на которую сам аккуратно нанес маршрут движения от места заправки танков к подвижному складу и обратно до высоты 63,7.

Помнится, как нас пытались ввести в заблуждение двое гитлеровцев, захваченных в блиндаже около населенного пункта Ауэн. Порознь допрошенные, они сообщили разные сведения о дислокации своей части. При самой поверхностной проверке выяснилось, что оба врали. Пришлось нам искать более "сознательного "языка".

Однако таких убежденных гитлеровцев в конце 1944 года мы встречали редко. Для большинства немцев и их союзников наступило время переоценки ценностей. Фашизм, обещавший только победы над "неполноценными" расами, все быстрее катился к полному краху. Это не могло не сказаться на настроении в вермахте, а также румынских и венгерских солдат и офицеров. Все больше стало появляться перебежчиков, при захвате в плен солдаты противника охотнее поднимали руки вверх.

Но враг оставался врагом. И только Красная Армия была способна довершить разгром военной машины фашистской Германии, отлаженной, оснащенной всем необходимым для упорного сопротивления. Мы хорошо усвоили [46] простую истину: чем крепче каждый будет бить врага, тем скорее придет победа, тем быстрее прекратятся неслыханные страдания людей.

В середине марта 1944 года я был представлен к высокой правительственной награде - ордену Славы III степени. Об этом объявил капитан Белов, когда мы вернулись из очерёдного поиска. Столько лет прошло, а хорошо помню, как тепло поздравили меня товарищи с первым успехом, по достоинству оцененным командиром. Стал он возможен потому, что пришел опыт действий во вражеском тылу.

Замечу, что это только со стороны казалось, будто ордена на фронте мог получить тот, кому повезло. Командиры отделяли случайный успех от закономерного. Сколько раз был свидетелем мужества однополчан и всегда убеждался: героические дела вершили люди, внутренне готовые к подвигу. Подвиг - это вершина нравственного роста, до которой иному идти и идти. А иногда приходилось слышать, дескать, подбил боец из ПТР два танка потому, что фашисты случайно ему борта под прицел подставили. Какое заблуждение, если не хуже! Хладнокровно выжидать момент для точного выстрела, когда до вражеского танка две сотни метров, может человек высочайшего героизма и выдержки, уверенный в себе.

На войне любая случайность, если присмотреться получше, вполне закономерна. Идут, предположим, двое рядом в атаку. Один добрался до окопа противника, задачу свою боевую выполнил, а второго ранило, как принято говорить, шальным осколком. Так ли это? В большинстве случаев первый передвигался хитро, применяясь и складкам местности, смотрел в оба по сторонам, чтобы опередить врага, а другой, которому "не повезло", ломился напрямик, не очень-то утруждая себя осмотрительностью.

Так было и у нас, разведчиков. Те, кому улыбалось трудное солдатское счастье, обычно сами шли к нему навстречу. [47] И примером тому может служить поиск, за который все участвующие в нем бойцы, в том числе и автор этих строк, удостоены боевых наград.

* * *

Неподалеку от молдавского города Флорешты стрелковые полки были контратакованы свежими частями фашистов. Конечно же темп наступления резко замедлился. Из вышестоящего штаба гвардии капитан Белов вернулся озабоченным. Мы подозревали, что был у него неприятный разговор с командованием. Каждый день уходили в поиск разведчики, а появления перед фронтом дивизии новых сил противника не заметили... Требовалось срочно исправить положение: установить номера частей, их состав, возможный характер предстоящих действий.

Очередную разведгруппу решил возглавить сам гвардии капитан Белов. В ее состав включили наиболее опытных бойцов, а из молодых взяли одного меня. Чтобы не зазнавался, ротный сказал, что мне оказано особое доверие, которое надо оправдать храбрыми действиями. Посоветовал он брать во всем пример с гвардии сержанта Варенова - лучшего разведчика дивизии.

В поиск пошло четырнадцать человек - почти в три раза больше, чем обычно. Патронов и гранат мы взяли по два боекомплекта да прихватили с собой ручной пулемет. Объявляя приказ, гвардии капитан Белов сообщил, что мы должны произвести налет на штаб немецкого батальона, расположенный, по сведениям армейских разведчиков, в одном из населенных пунктов за линией фронта. Наша задача - захватить документы и взять пленного, желательно офицера.

В путь двинулись, как только стемнело. Стремительным броском преодолели нейтралку, по оврагу углубились в тыл противника. За два часа быстрой ходьбы добрались До молдавского села, в центре которого размещался штаб. Наш ротный, взяв с собой двух разведчиков, сходил в [48] село, чтобы на месте определить точную дислокацию вражеских подразделений, порядок охраны, связи.

Томительно потянулось время. За три месяца службы в разведроте я хорошо понял - нет ничего тяжелее ждать возвращения товарищей с задания. Лежишь, вслушиваешься в тишину, которая в любой момент может быть нарушена стрельбой, взрывами. Только став разведчиком, узнал, какой грозной бывает иногда тишина.

Через час с небольшим Белов вернулся. Судя по его сообщению, нас ждал нелегкий бой. В штабе все на ногах, на улицах села полно гитлеровцев. Неподалеку от окраины вдоль дороги стоит колонна танков и бронетранспортеров с заведенными двигателями. Не готовятся Ли фашисты покинуть село? Командир роты принял решение времени зря не терять - ударить сразу же, а то уйдет батальон и ищи потом ветра в поле.

...Вот впереди замаячили беленые стены хат. Пробираясь по садам и огородам, мы вышли к объекту нашего налета - большому дому, в котором до войны, очевидно, размещалась школа. Гвардии сержант Варенов, закинув за спину автомат, вынул нож и исчез в темноте. Его задача - снять часового. Каждый из нас точно знал, что ему делать. Одни должны были собрать все бумаги в штабе, другие - блокировать его со стороны улицы. Мне и гвардии сержанту Максимову выпало взять "языка".

Короткий вскрик не привлек внимания противника. Мы окружили дом, приготовили гранаты... Первую, противотанковую, гвардии старшина Веселов - парторг в ту ночь тоже был с нами - швырнул в стоящий около штаба бронетранспортер. Грянул взрыв. Из дома стали выбегать перепуганные гитлеровцы. Мы с Максимовым облюбовали одного из них - высокого офицера с портфелем, схватили его, уволокли в сад.

Захват "языка" стал сигналом для всех разведчиков. В упор ударили автоматы, в окна полетели гранаты. Связав как следует пленного, мы тоже включились в дело. [49]

Тот бой длился не более пяти минут. Уничтожив всех, кто находился в штабе и около него, разведчики собрали документы и отошли к околица села.

Первое время нас никто не преследовал. Стремясь как можно дальше оторваться от противника, мы быстрым шагом уходили к линии фронта. Но через час послышался лай овчарок. Гвардии капитан Белов приказал шестерым бойцам прикрыть отход основной группы. На прощание не было времени. Хлопнули друг друга по плечу и расстались - с некоторыми навсегда. Четверо наших друзей погибли, спасая нас. Мы уже ползли по нейтральной полосе, а позади все еще гремела стрельба.

Утром наступление возобновилось с новой силой. Очень пригодились генерал-майору Ф. А. Боброву добытые нами сведения о противнике. Тот долговязый обер-лейтенант, которого взяли мы с гвардии сержантом Юрием Максимовым, оказался на редкость осведомленным и разговорчивым. Да и документация пехотного батальона была ценной. Как только выдалась свободная минута, комдив приказал построить разведчиков, поблагодарил а сказал, что все будут награждены - живые и павшие.

Тех бойцов, кто остался прикрывать нас на обратном пути, мы нашли на следующий день. Все четверо отстреливались до последнего патрона. Гвардии младший сержант Никитченко взорвал себя и нескольких фашистов последней ручной гранатой. Похоронили героев с воинскими почестями неподалеку от того молдавского села, где разгромили вражеский штаб.

От поиска к поиску росло ратное мастерство моих товарищей. Все тяжелее становились узелки из платков, в которые разведчики завязывали свои ордена и медали, перед тем как сдать их на хранение старшине. И мне был вручен орден Славы III степени. Когда генерал-майор Бобров приколол орден на гимнастерку, испытывал чувство приподнятости, хотелось научиться воевать еще лучше. [50]

...Бои между Днестром и Прутом были особенно ожесточенными. Враг предпринимал отчаянные попытки остановить наступление. Но ни его контратаки, ни весенняя распутица не могли задержать советские войска. Граница Румынии приближалась с каждым днем.

В частях 42-й гвардейской стрелковой дивизии царил небывало высокий подъем. Только и разговоров было - сколько еще километров осталось пройти с боями, чтобы вышвырнуть врага из Советской Молдавии. Стоило одному полку продвинуться вперед, как об этом становилось известно в соседних, и атаки становились еще более яростными. Бобровцы - так бойцы нашего соединения называли себя - соревновались за то, чтобы первыми выйти к Пруту - пограничной реке. Разведчики, зная об этом, только посмеивались. Каждый из нас был уверен: первыми увидим Прут мы. Так оно впоследствии и оказалось.

Не могу не сказать о том, какой популярностью пользовались воины нашей роты среди пехотинцев, танкистов, артиллеристов. Не знаю каким образом, но вести о наших делах во вражеском тылу быстро распространялись. Как это часто бывает, реальные события обрастали такими фантастическими подробностями, что мы сами себя не узнавали в солдатских легендах. Попал я однажды с пустяковой царапиной (осколок мины на излете ударил в плечо) в медсанбат. Перевязала меня сестрица, спросила фамилию, чтобы записать в журнал, и замерла.

- Скажите, это вы тот самый Перегудин, который фашистского генерала в плен взял? - говорит, а сама с таким любопытством на меня смотрит.

Мне оставалось только удивляться. Генералов мы никогда "языками" не брали.

- Нет, - ответил медсестре, - не тот я Перегудин. Может, есть однофамилец где-то в другой дивизии. У нас, почитай, полсела такую фамилию носят. [51]

- Что вы, - возразила она, - слышала недавно, что из нашей разведроты Перегудин генерала приволок.

Что верно, то верно. Были мы три дня назад в поиске, доставили в штаб унтер-офицера. И вот за это короткое время людская молва "повысила" его в звании до генерала!..

Уважали в дивизии разведчиков. Считали нас лучшими из лучших бойцов. И ни разу я не слышал, чтобы кто-то позавидовал нашим наградам, более обильному пайку, всегда новенькому обмундированию. Ни для кого не было секретом, что фронтового лиха нам достается гораздо больше, чем представителям других армейских специальностей, что труд наш тяжел и опасен.

Разведрота - особое подразделение. Редко нам приходилось действовать как пехоте. Но в те мартовские дни 1944 года мы дважды сходились с фашистами. И, надо сказать, дрались разведчики в открытом бою по-геройски.

В первый раз роту бросили в бой под населенным пунктом Змеица, когда три фашистских пулемета, находившиеся на окраине деревни, головы не давали поднять Пехоте, которая атаковала опорный пункт. Происходило все это на глазах комдива, наблюдавшего за боем со своего КНП. Вызвал он гвардии капитана Белова и приказал "утереть пехоте нос".

По неглубокой лощине, поросшей кустарником, по пояс в ледяной воде мы обошли противника и дружно ударили с тыла. Разведчики так стремительно сблизились с фашистами, что те не успели открыть огонь. Началась рукопашная, а в ней мы кое-что понимали. Не выдержав удара, враг отступил. Путь стрелковому батальону был расчищен. За этот бой меня наградили орденом Красной Звезды.

Спустя неделю бойцы 44-й отдельной разведроты легли вокруг штаба дивизии в оборону, чтобы защитить его от внезапного удара вражеской мотопехоты, которая пыталась выйти из окружения. Признаться, при виде такого [52] количества бронетранспортеров, мотоциклов под сердцем возник неприятный холодок. Противотанковых ружей у нас не было, ручной гранатой бронетранспортер не остановишь..,. Кое-кто из бывалых бойцов, вспомнив 1941 год, стал собирать связки гранат.

Мотоциклистов, которые вырвались вперед, мы встретили метким автоматным огнем. Потеряв с десяток машин, противник отступил и скучился на винограднике метрах в 300 от нас. И тут гвардейские минометчики напомнили и нам, и фашистам, что на дворе 1944 год. По сравнительно небольшому участку местности ударили одновременно два дивизиона "катюш". Ничего более грозного я, признаться, не видел за всю войну. Словно гигантский вулкан ожил перед нами. С высотки дыхнуло пламенем, а потом все вокруг затянуло дымом и пылью.

Через полчаса гвардии майор Зима послал двух разведчиков за солдатской книжкой - узнать, какая часть пыталась выбраться из окружения. Вернулись они ни с чем: на месте виноградника был лишь пепел да обгоревшие остовы бронированных машин.

* * *

29 марта в районе небольшого молдавского села наша 42-я гвардейская совместно с 242-й стрелковой дивизией форсировала Прут. А первыми из гвардейцев на чужой земле побывали мы, разведчики. Нам было приказано установить силы и средства противника, занявшего оборону на противоположном берегу пограничной реки.

Разведгруппа переправлялась под утро на двух лодках. Перед тем как сесть в них, бойцы в маскхалатах молча постояли у кромки холодной воды, вглядываясь в темноту весенней ночи. На востоке небо заметно посерело. Через несколько часов займется новый день. В нашей памяти он останется навсегда. Ведь в тот день мы вышли на границу советской земли...

Глава третья
Самый удачный поиск

Уманско-Ботошанская операция завершилась 17 апреля 1944 года. Ее значение трудно переоценить. Войска 2-го Украинского фронта полностью очистили от врага юго-западные области Украины. Своих освободителей восторженно приветствовали жители десятков городов, сотен сел. Развивая наступление, части 42-й гвардейской Прилукской ордена Ленина, Краснознаменной, ордена Богдана Хмельницкого стрелковой дивизии 8 марта с ходу форсировали реку Горный Тикач, 10 марта - Южный Буг. 17 марта стрелковые полки захватили плацдарм на правом берегу Днестра, южнее Могилева. 29 марта дивизия преодолела Прут и обеспечила обход Липкан с юга.

На протяжении трех недель мы форсировали четыре водные преграды, представляющие серьезное препятствие для войск. Противник конечно же делал все для того, чтобы сбить темп наступления дивизии. Противоположный берег встречал советских воинов плотным огнем. Фашистское командование лихорадочно перебрасывало силы и средства с одного участка обороны на другой, пытаясь предугадать, где дивизия будет вести активные действия. И каждый раз бой по захвату плацдарма начинался там, где враг меньше всего этого ожидал. Располагая своевременно добытой, достоверной информацией о противнике, офицеры штаба соединения тщательно планировали предстоящие операции. А снабжали командование сведениями о замыслах врага мы, разведчики.

За те три недели по крайней мере 12 раз разведгруппы переправлялись на противоположный берег разлившихся от весеннего паводка рек, чтобы вскрыть систему обороны гитлеровцев на участке, выбранном для форсирования, [54] взять "языка", установить характер местности, на которой в скором времени предстояло действовать передовому отряду дивизии. Поймы рек были залиты водой, В там, где на топографической карте значились дороги, удобные для переброски техники, теперь разлились озера с редкими заболоченными островами. Требовалось точно установить проходимость местности для гусеничных и колесных машин, найти участки берега, удобные для действий инженерных подразделений.

Весна в 1944 году в Молдавии выдалась ранней. Реки вскрылись уже в первых числах марта. Это создавало для разведчиков дополнительные трудности. Непросто переправляться ночью, на виду наблюдателей противника, под постоянной угрозой обстрела. Вдвойне нелегко, когда по воде сплошным потоком идут льдины, река вышла из берегов, затопила прибрежные кустарники, большие участки леса. Каждую секунду лодка могла налететь на льдину, бревно, корягу. И тогда шансов на спасение у разведчиков оставалось немного. Разве можно выплыть в бурном потоке холодной воды?

Вот какой случай произошел с нами после поиска на правом берегу Днестра. Возвращались мы ободренные удачей - без особого шума взяли в плен румынского офицера. Но едва отчалили, как начались неприятности. От удара бревна лодка перевернулась, и мы оказались в воде. Хорошо еще, что глубина в том месте была небольшая, примерно по грудь. Что предпринять? Плыть назад? Но разве найдешь в темноте, под носом у противника плот или лодку? Да и враг мог обнаружить исчезновение офицера. Положение наше усугублялось еще тем, что одного из бойцов задела шальная пуля. Раненого мы держали на руках, сменяясь через каждые 10-15 минут - от тяжести немели руки.

Долго мы продержаться не могли. От холодной воды сводило тело, льдины норовили смести нас, опрокинуть в воду с головой. Их приходилось отталкивать руками. Командир [55] разведгруппы принял решение послать за помощью. Требовалось ни мало ни много, как переплыть вплавь реку и перегнать к месту нашего "кораблекрушения" резервную лодку, спрятанную в укромном заливчике. Выбор командира пал на меня.

Чтобы плыть было легче, разделся, отдал друзьям оружие.

Течение сразу же подхватило, понесло. Изо всех сил боролся с ним, но напрасно. Вскоре я оказался метрах в пятистах ниже разведгруппы. Выбросило меня на песчаную, заросшую кустами, косу. Отдышался. Совсем рядом услышал разговор на чужом языке. Значит, опять на тот же берег попал. Не хватало, чтобы меня, полузамерзшего, безоружного, нашли немцы... Оттолкнулся от кустов, поплыл дальше. К счастью, наткнулся на связку досок. Вцепился в них что есть сил и стал помаленьку работать ногами. Минут через двадцать был на нашем берегу. Там повезло - встретил бойцов из саперной роты, которые готовили переправу. Приняли они меня сначала за немца. Видя это, хотел ругнуться, чтобы за своего признали, да не смог - так замерз. Но потом разобрались: спиртом оттерли, сухим обмундированием снабдили. Командир саперов выделил двух солдат - помочь найти лодку и переправиться на другой берег.

Вывезли мы втроем разведчиков. Через силу они уже держались, однако раненого спасли.

Долго мы удивлялись: провели в мартовской воде в общей сложности больше двух часов, а никто даже насморка не схватил! Только "языка" нашего в госпиталь для военнопленных пришлось отправить. А русским ребятам - хоть бы что. Но потом разговорились и оказалось: у каждого из нас таких случаев в памяти не один и не два. И в холодной воде купались, и голодали в немецком тылу по неделе, когда от преследования эсэсовцев по лесам уходили, и по трое суток без сна бывать приходилось... Видимо, есть у человека особый запас жизненных [56] сил, который помогает держаться, когда, казалось, совсем невмоготу. И сила воли, конечно, нужна, чтобы наперекор всему выстоять, не согнуться.

Не раз замечал, что на фронте люди забывали думать о себе, о своем здоровье, жили одним - как можно лучше выполнить свой долг перед Родиной. И приходилось не раз быть свидетелем самых настоящих чудес. Один из наших товарищей до войны страдал язвой желудка. Каких только лекарств ни пил, диеты придерживался, на Кавказ минеральную воду пить каждый год ездил - ничего не помогало. На фронте он не лечился, ел с нами из одного котла, а о язве и не вспоминал. Однажды ранило его. В госпитале боец попросил врача сделать ему рентгенограмму желудка. Каково же было удивление разведчика, когда ему сказали, что язва зарубцевалась...

И раны наши заживали быстрее, чем это предполагали врачи. Увезут, бывало, разведчика в медсанбат - в чем только душа держится, а пройдет недели три - снова встречаешь его в роте. Глаза весело смотрят, и разговоры об одном: скорей бы в поиск...

Непросто давался нам опыт разведки противника, закрепившегося на противоположном берегу реки. Немало моих товарищей нашли свою могилу в холодных водах Южного Буга, Днестра, Прута, Сирета. Но тем не менее свои боевые задачи мы выполняли: приносили в штаб дивизии схемы отдельных участков вражеской обороны, приводили "языков", рассказывали о всем увиденном в тылу фашистских войск. И когда гвардейцы успешно форсировали очередную водную преграду, а затем через понтонные мосты шли бесконечные колонны войск, гордостью наполнялись наши сердца. Мы делали все, что могли, для славных побед нашей родной дивизии.

7 апреля был освобожден румынский город Ботошани, а чуть позже - Пашкани. Здесь, между реками Сиретом [57] и Молдовой, 42-я гвардейская дивизия перешла к обороне. Начались, как сообщало Совинформбюро, "бои местного значения и поиски разведчиков".

Чем занимались мы почти 4 месяца, до начала Ясско-Кишиневской операции? Со стороны может показаться, что ничего особенного на участке фронта не происходило. И наши, и вражеские войска подтягивали резервы, поглубже зарывались в землю, получали пополнение. Личный состав осваивал новую технику и оружие, готовился к действиям в горных районах Румынии. Иногда вспыхивала перестрелка, велся контрбатарейный огонь.

Мы, разведчики, за это время и дня не провели сложа руки. Командованию требовалась достоверная информация о частях 78-го армейского корпуса, занявшего оборону в предгорьях Восточных Карпат. Противник перед нами стоял серьезный. Дивизии первого эшелона усиливались отборными частями, переброшенными из Германии. Наши надежды на то, что союзники откроют второй фронт и оттянут на себя хоть часть фашистских войск, не оправдались. Бойцы шутили по этому поводу: "Второй фронт в Европе и не нужен, если есть 2-й Украинский".

По мере стабилизации обстановки на нашем участке противник все больше укреплялся, каждый поиск давался разведчикам все труднее. Все чаще разведгруппы при попытке пробраться в тыл противника встречали огонь вражеских подразделений, находившихся в боевом охранении. Рота стала нести значительные потери. Возвращались мы, неся на плащ-палатках скорбный груз, и Думали: "Неужели нельзя что-то сделать, чтобы и задачу выполнить, и друзей не потерять?"

Однажды разведчиков собрал гвардии майор Зима. Оглядел он наши печальные лица и предложил вместе "обмозговать" ситуацию. "Языка" мы не могли взять уже больше недели. По мнению начальника разведки, успех нам не сопутствовал из-за шаблонности действий. Немцы [58] уже привыкли к тому, что, как только стемнеет, через нейтралку идет очередная разведгруппа. Естественно, во вражеских траншеях в это время все на ногах. В одиночку никуда и никто не ходит. Дежурные огневые средства охраняют секреты, выдвинутые метров на 100-150 вперед. Из секрета тоже никого не возьмешь - попробуй, подкрадись незамеченным, если 5-6 человек прислушиваются к каждому шороху!

- Надо менять тактику ведения поиска, - сказал в заключение гвардии майор Зима.

- А что если днем попробовать? - неуверенно предложил кто-то из нас.

Днем? Вначале мы дружно рассмеялись. Да нам носа не дадут высунуть из своего окопа! Фашисты каждый камень, каждый куст пристреляли. А как преодолеть минные поле, проволочные заграждения в три ряда?

- Может быть, нейтралку переползти ночью, под утро, а пленного захватить, когда немцы спать уйдут? - вмешался в разговор молчавший до этого Ревин.

- Пожалуй, это мысль! - отметил Иван Иванович. - Даю день на подготовку, и будем пробовать.

Обсудили все возможные варианты операции и пришли к выводу, что самое трудное предстоит нам после захвата "языка". Отходить до своих окопов придется на виду у всполошенных налетом гитлеровцев метров 300. Значит, минимум 5-7 минут они будут обстреливать группу из всех видов оружия, включая минометы. Без активной поддержки нашей артиллерии здесь не обойтись. Командир роты обратился к начальнику штаба дивизии с просьбой выделить для обеспечения операции артдивизион и две-три минометные батареи. Гвардии полковник Бочков, дотошно проверив все наши расчеты, нашел, что для надежного подавления противника артиллерии потребуется больше. Два дивизиона, четыре минометные батареи обеспечивали работу разведчиков.

...В 3 часа ночи группа в составе пяти человек, среди [59] которых был и я, без помех преодолела нейтральную полосу и заняла позицию в 60 метрах от выбранного нами объекта нападения - сторожевого поста. Летнее утро вступило в свои права. Восток опоясался узкой подоской зари, все громче щебетали птицы. Тишина и покой были вокруг, но мы знали, что где-то в тылу дивизий уже заряжены гаубицы. Около сотни стволов вот-вот обрушат на этот участок обороны врага снаряды и мины.

Вскоре нам стали отчетливо видны лица фашистов. Бессонная ночь не прошла для них даром. Все зевали, терли воспаленные глаза, напряженно всматриваясь в изрытое воронками поле, раскинувшееся между оборонительными позициями. Наконец в траншее появился офицер, подал команду. Гитлеровцы торопливо ушли по ходам сообщения в блиндаж, до которого было метров 200. Офицер расставил приведенных с собой пулеметчиков по позициям, с каждым о чем-то поговорил. Эти немцы, видимо, только проснулись и даже умыться и позавтракать не успели. Заспанные, они рассеянно поглядывали по сторонам, курили.

Момент для нападения был самый подходящий. В воздух взлетела красная ракета, и тут же за нашими спинами грозно загрохотала артиллерия. Прошелестели над головами снаряды, тяжело всколыхнули землю близкие разрывы.

Артиллерия била отсечным огнем по флангам и тылу участка обороны, выбранного нами для поиска. Гвардии лейтенант Торшин скомандовал: "Вперед!", мы ринулись вслед за офицером к вражеской траншее. Не ожидавшие ни артналета, ни нашего появления, фашисты не оказали сопротивления. Четверо из них были убиты, двое - пулеметчик и офицер, который не успел уйти в тыл, захвачены в плен.

Обратная дорога заняла всего 4 минуты. Фашисты, опешив от дерзости разведчиков, две минуты молчали. Потом они открыли по нашей группе сильнейший минометный [60] огонь. Несмотря на это, мы без потерь добрались до своих окопов. Легкие ранения получили один из бойцов да немецкий пулеметчик, который не успел нырнуть в воронку, когда рядом начали рваться мины.

Еще раз мы убедились в том, что примененный неожиданно для врага тактический прием - самый верный путь к успеху.

Уже после окончания войны я узнал, что поиски днем в условиях сильной обороны противника широко практиковались и на других фронтах. Так, разведчики одной из дивизий 1-го Белорусского фронта применили метод, получивший название "огневые ножницы". Суть его заключалась в том, что слева и справа от объекта нападения бойцы производили по выстрелу из трофейных фаустпатронов. Осколков они почти не давали, а ударная волна от мощных взрывов глушила фашистов, как рыбу в воде. После этого минометчики открывали отсечный огонь, и разведчики под их "зонтом" без суеты выбирали в окопе "языка".

Стремление к самостоятельным, инициативным действиям в тылу противника, ошеломляющая фашистов дерзость, военная хитрость, основанная на точном знании повадок врага, - вот что помогало моим фронтовым друзьям успешно выполнять приказы командира. Примеров на этот счет можно привести немало.

Но особенно вспоминается один поиск. Сначала все шло по заранее разработанному сценарию. Мы без помех преодолели передовую позицию вражеской обороны, углубились в тыл. Ночь стояла темная, ненастная. Дул сильный ветер, вовсю хлестал дождь. Словом, погода была для разведчиков как по заказу. А то, что вымокли все до нитки, - это не беда. Потом, после возвращения, можно и обсушиться, и перед сном наркомовские сто граммов принять ради противопростудной профилактики. Правда, здесь надо заметить, что пить спиртное я за всю войну так и не научился. И от этого нас, молодых еще совсем [61] ребят, берегли старшие по возрасту товарищи. Разрешали понемногу и чтобы только согреться.

Целью нашего поиска был блиндаж, расположенный на второй линии обороны фашистов. Передовым наблюдателям удалось засечь около него появление нескольких офицеров. Вывод напрашивался один - в блиндаже живут не рядовые немцы. Значит, лучшего "языка" нам и желать не надо. Только вот как его взять? Блиндаж конечно же охранялся, причем для большей надежности гитлеровские офицеры обычно выставляли, двух, а то и трех часовых, а неподалеку располагали осветительный пункт. Пока до дверей укрытия доберешься, многих можно в разведгруппе не досчитаться...

Перед поиском мы решили: если не удастся снять часовых, устроим налет. Поэтому и боеприпасов взяли больше обычного. Но, когда прибыли на место, поняли, что действовать по плану не придется. Неподалеку от офицерского блиндажа находился еще один, битком набитый спящими солдатами. Оба укрытия тщательно охранялись. Поняли: действовать нельзя ни тихо, ни громко. А как?

- Ребята, надо схитрить. Иначе офицера из блиндажа мы не вынем, - прошептал гвардии сержант Варенов. - Давайте сделаем так... - и он коротко изложил свой план.

Осветительный пост был выставлен метрах в ста в отдельном окопчике. К нему вела неширокая, но глубокая траншея. Ваганов и Яблоневский поползли к гитлеровскому "ракетчику", а четверо разведчиков расположились по обеим сторонам траншеи в кустах. Вскоре послышался короткий вскрик - Ваганов снял наблюдателя. А через минуту Яблоневский стал пускать одну ракету за другой и кричать что есть силы по-немецки: "Тревога! Вижу русских!" Эти слова немедленно продублировали часовые у блиндажей. Вскоре из них стали выскакивать немцы и разбегаться по своим позициям. А [62] куда побежал самый главный на этом участке обороны начальник? На осветительный пост, чтобы узнать, откуда идут русские и сколько их. За коротышкой капитаном (как впоследствии выяснилось - командиром роты) поспешали трое дюжих автоматчиков. Их мы уничтожили холодным оружием, а капитана быстро связали и потащили к своим.

Минут пятнадцать - двадцать за нашими спинами было тихо. А потом поднялась стрельба...

Памятен и такой случай. Выбрали мы в качестве объекта для нападения дежурный расчет пулемета, находившийся на левом фланге ротного опорного пункта противника. Наблюдение, которое велось до самого начала поиска, подтвердило: у пулемета двое гитлеровцев. А когда мы ввалились в окоп, застали там одного. Сначала мы хотели уйти с тем, кого взяли, но гвардии сержант Ревин усомнился, правильно ли мы поступим. А вдруг через минуту явится второй и, увидев, что его напарник исчез, поднимет тревогу? Начнут немцы кидать осветительные ракеты, а мы - вот они, на открытом поле.

Решили остаться, и правильно сделали. Вскоре в окоп по ходу сообщения пробрался второй номер расчета. И его мы взяли без шума. Вместо одного приволокли двух "языков".

Разные были поиски - удачные и неудачные. Иногда взятого с большим трудом "языка" теряли на обратном пути. Всякое случалось... Но мы не кивали на судьбу: тщательно анализировали свои действия, отыскивали в них ошибки и в следующий раз старались их не повторить.

В одном из моих наградных листов есть запись о двух поисках, проведенных 14 и 16 июля 1944 года в районе городка Боланень. Расположен он на берегу неширокой, но быстрой реки Молдова. Оборона противника в том месте отличалась глубоким эшелонированием боевых порядков и была неплохо подготовлена в инженерном отношении. [63] Стоит сказать, что нашей дивизии с началом Ясско-Кишиневской наступательной операции пришлось прорываться там через четыре оборонительные линии, оснащенные долговременными огневыми точками с бетонными куполами, бетонированными траншеями, целым комплексом противотанковых заграждений. Шагу негде было ступить, чтобы не наткнуться на мины. Причем минные поля были смешанными: противотанковые мины стояли вместе с противопехотными. А сверху на сотни метров в ширину лежала спираль "Бруно" - коварная колючая проволока, в которой легко можно запутаться.

Естественно, командование нашей дивизии интересовало все о системе обороны противника по берегам Молдовы. Ведь близился день, когда эту реку надо будет форсировать под вражеским огнем.

К первому поиску мы готовились долго. Тщательно изучали поведение фашистов на их переднем крае, подступы к реке, порядок ее преодоления. О том, чтобы переправиться вплавь, не могло идти и речи. Сильное течение унесло бы далеко от объекта поиска. Резиновые лодки тоже не годились - одна пуля, и переправа обречена на неудачу. Лодки местных жителей гитлеровцы или уничтожили при отступлении, или угнали к противоположному берегу. Решили мы переправляться на плоту. В километре выше по течению Молдова делится на несколько рукавов, один из которых находился в расположении обороны наших войск. Там саперы связали из сухих бревен небольшой плот, а ночью мы перегнали его, стараясь не шуметь, к месту переправы. Чтобы противник не разглядел его днем, набросали на бревна ил, кучки водорослей, дерн с прибрежной травой и пришвартовали плот в таком виде к берегу в небольшом заливчике.

Поиск начался следующей ночью. Четверо разведчиков, среди которых был и автор этих строк, соблюдая все [64] меры осторожности, поплыли через темную реку. Стояла ненастная погода: дул сильный ветер, моросил дождь. Как ни странно, непогода из нашего союзника превратилась в противника. Окоп боевого охранения - объект действий разведгруппы - оказался пуст. Немцы укрылись от сырости в блиндаже. Мы поняли, что без шума сегодня не обойтись: попробуй выкради незаметно одного гитлеровца из десятка, когда все они собрались в тесном помещении!

Вот и блиндаж. Рывком открыв его дверь, я метнул в темный проем гранату. Глухо ударил взрыв, послышались крики раненых. Не мешкая, мы ворвались в блиндаж, уничтожили огнем из автоматов оставшихся в живых фашистов (предварительно выбросив одного за дверь) и поспешили в обратный путь. Но дорога к реке была уже перекрыта. В упор ударили вражеские автоматы. Спасла нас темнота: под ее покровом мы отступили к блиндажу, заняли круговую оборону. Положение разведгруппы оказалось тяжелым. Понимали мы, что придут в себя гитлеровцы, увидят, что советских солдат всего четверо, и "прощай, мама!". А тут еще нашего командира, гвардии лейтенанта Торшина, зацепила пуля. Решили: двое прикрывают огнем, а один из нас несет командира к плоту. Выпало это сделать мне. До сих пор не знаю, как удалось прорваться к реке через плотное кольцо фашистов, разыскать в темноте плот. Видимо, есть у человека про запас качества, о существовании которых он в обычной обстановке и не догадывается.

Переплыл Молдову, отдал лейтенанта товарищам, поджидавшим нашего возвращения, и - обратно. Вернулся вовремя: враг подтянул подкрепление и, непрерывно бросая осветительные ракеты, пошел в атаку - против двух разведчиков действовало не меньше взвода нехоты. Только не знали гитлеровцы, что за их спинами в двух десятках метров затаился третий. Силуэты вражеских солдат, высвечиваемые их же ракетами, были видны как мишени [65] в тире. Резанул по ним длинной очередью. Что тут началось! Кто-то из немцев заорал об окружении. Часть из них бросилась бежать, некоторые залегли и стали беспорядочно отстреливаться. Мои товарищи, услышав "голос" нашего верного ППС, незамеченными пробрались ко мне. Обнялись по-братски, поспешили к реке. Вернулись к своим без пленного: в ночном бою он был убит.

Итак, задачу мы не выполнили. Поэтому через два дня в пяти километрах юго-западнее Боланень снова пошли в поиск. На этот раз действовали по-иному. Правее пехота затеяла перестрелку с фашистами, отвлекла их внимание. Переправились в лодке, найденной накануне в зарослях камыша. И опять чуть не произошла осечка: некстати вспыхнувшая осветительная ракета помогла гитлеровцам разглядеть нас в момент броска на пулеметную точку. Снова завязался неравный бой. Однако в расположение роты мы вернулись без потерь и с "языком". Правда, в рожках автоматов не осталось ни одного патрона. Истратили их с толком: через два дня перебежчик на допросе в штабе сообщил, что той ночью фашисты потеряли убитыми и ранеными 20 человек. Один пропал без вести. Мы улыбнулись. Для них пропал, для нас - нашелся.

* * *

Обычно после возвращения из вражеского тыла мы прежде всего хорошо отдыхали. Поиск каждый раз требовал полной отдачи физических и духовных сил, так что валились ребята на нары в уютных землянках как подкошенные. Спали до обеда, а потом или готовились к новому походу за "языком", или заступали в караул для охраны штаба. Те, кто был свободен от этого, тоже зря времени не теряли: изучали противостоящего противника (лекции нам обычно читал гвардии майор Зима), участвовали в тренировочных занятиях, которые проводил с разведчиками командир роты или один из командиров [66] взводов. Без дела не сидел никто. Одни шли на передовые наблюдательные пункты, другие в который уже раз отрабатывали действия по захвату пленного в различных ситуациях. Каждое движение шлифовали до автоматизма. Когда счет времени идет на секунды и любая из них может принести тебе победу или поражение, раздумывать особенно некогда.

Молодые разведчики старательно разучивали боевые приемы взятия "языка". Настоящим мастером на этот счет сделался со временем гвардии сержант Матросов. Невысокого роста, гибкий как кошка, сильный, он бы в мирное время вполне мог стать известным спортсменом по вольной борьбе или самбо. Любо-дорого было смотреть, как боролся Василий с двумя, а то и с тремя самыми здоровыми разведчиками! Изматывал всех так, что с ног валились. Не случайно поэтому Матросову чаще других доверяли брать "языка" или снять часового. Делал это он всегда без осечки.

После войны появилось немало произведений, описывающих подвиги фронтовых разведчиков. В иных бойцов в маскхалатах показывали этакими лихими ребятами, которые шутя ходили в глубокий вражеский тыл и легко брали в плен старших офицеров, а то и генералов. Конечно, наша реальная фронтовая жизнь была совершенно иной. Труд разведчика, можно сказать, самый тяжелый солдатский труд, потому что во время выполнения задания врагов вокруг тебя всегда во много раз больше. Но, несмотря на это, ты должен победить. Ведь с успеха разведчиков начинается успех полка, дивизии, армии. Твоя победа - спасенные жизни однополчан. Вот почему разведчик обязан все сделать для того, чтобы точно выполнить приказ командира. Вот почему мы не жалели сил, времени на занятия, перенимая лучшие приемы работы наших опытных товарищей.

За полтора года службы в разведроте я принимал участие во многих поисках. Счета им не вел. Разведчики, [67] как, к примеру, снайперы, зарубок на прикладе на память не делали. Да и мудрено было сосчитать все наши вылазки в тыл противника, если летом 1944 года мы ходили к врагу "в гости" чуть ли не каждую ночь.

Многое стерлось в памяти за эти сорок лет, но самые удачные поиски помнятся, как будто состоялись недавно.

...Шла подготовка к Ясско-Кишиневской операции. Фашисты конечно же обратили внимание на то, что в ближнем тылу советских войск накапливаются танки, артиллерия, в больших масштабах осуществляется подвоз горючего, боеприпасов, резко усилила активность вражеская разведка. Нас даже стали привлекать к перехвату лазутчиков, пытавшихся проникнуть к штабу дивизии, складам, местам размещения частей и подразделений. Надо сказать, что и такие задания мои товарищи выполняли неплохо. Троих гитлеровцев захватили в плен, с десяток положили на месте. Но кое-какие сведения врагу получить удалось. Авиаразведка засекла передвижение к переднему краю противника нескольких крупных колонн мотопехоты, танков, грузовиков с пушками на прицепе. Стало быть, оборона фашистов усиливалась свежими частями. Откуда они пришли, с какой целью, чем вооружены, как укомплектованы личным составом? Эти вопросы прибавили немало седых волос генерал-майору Боброву.

Однажды пришел комдив к разведчикам, затеял неспешный разговор о положении на нашем участке фронта.

- Некачественных "языков", сынки, добываете, - сказал он как бы между прочим, - рядовых таскаете, да ефрейторов. Ну что они могут знать? Номер своей части да фамилию командира роты? Мало этого сейчас. Нужен мне офицер, желательно штабной или, на худой конец, писарь из штаба.

Мы переглянулись. Действительно, в последнее время разведчики брали "языков" из боевого охранения противника или с первой линии обороны. [68]

- Если надо, товарищ генерал, возьмем и штабного, - твердо заверил командира дивизии один из нас.

- Спасибо за обещание. Подойдите к начальнику штаба, у него есть кое-какие сведения.

Оказывается, авиаторы обнаружили возле одного из хуторов в 10 километрах за линией фронта скопление спецмашин. Значит, там располагается вражеский штаб. А чтобы уточнить, так ли это, послали в хутор группу.

Старшим впервые назначили меня. Волновался, конечно. Задание выпало на нашу долю ответственное, да и идти далеко.

Без приключений перебрались через линию фронта. Нашли лесную дорогу, по которой дошли до хутора. В хуторе нам удалось взять в плен немецкого майора - начальника оперативного отдела дивизии, переброшенного за несколько дней до этого на наш участок фронта из Югославии.

Не обошлось, однако, без заминки. Сопровождал майора по темной улице, как впоследствии выяснилось, его денщик с фонариком в руке. Мы и не думали нападать на них - брать "языка" решили после того, как выясним расположение и порядок охраны штаба. Но денщик поскользнулся, пятно света на мгновение переместилось с земли на спину идущего первым немца, и мы увидели, как блеснул на его кожаном плаще витой погон. Понял, более удобного случая взять офицера может и не быть.

Майор оказал отчаянное сопротивление. Долго барахтались мы вчетвером на тихой сельской улице. Когда, наконец, офицера связали, выяснилось, что второй немец под шумок улизнул. Нам стало не по себе. Через несколько минут здесь будут враги. Уходить в лес? А если по следам пустят собак? Приказал Яблоневскому спросить у майора, в какую хату они шли. Тот мотнул головой в сторону одного из домов. Решили отсидеться там. Расчет оказался верным. Фашисты прочесали вдоль и поперек весь хутор, устроили обыски во всех домах, а в [69] тот, где встал на постой важный чин из штаба дивизии, заглянуть не догадались.

Примерно через час, когда шум и беготня вокруг стихли, мы, соблюдая все меры осторожности, покинули хату. Но напрямик к линии фронта не пошли - близилось утро, добраться в темноте до своих мы бы не успели. Я повел группу строго на запад. Почему поступил так, а не иначе, догадаться нетрудно. Взбешенные похищением начопера дивизии, гитлеровцы сделали все, чтобы перехватить группу на пути к своей передовой. Взятый через неделю пленный рассказал о чрезвычайных мерах по охране всех подступов к переднему краю. А в это время разведгруппа отдыхала после марш-броска в глухом овраге километрах в пяти западнее хутора. Следы свои мы посыпали смесью табака и перца - собаки наш след не взяли. Весь день мы вели наблюдение на дороге, подсчитывая, сколько боевой техники, живой силы противника прошло к линии фронта.

Назад двинулись, как только стемнело. Нейтралку преодолели без шума.

На первом же допросе офицер дал такие важные показания, что гвардии майор Зима сразу заторопился на доклад к генерал-майору Боброву. Оказывается, майор наизусть помнил дислокацию частей своей дивизии.

Все разведчики, принимавшие участие в том поиске, были награждены орденами. Меня наградили орденом Славы II степени.

Приходилось слышать разговоры, что в хуторе нам просто повезло. На первый взгляд так оно и есть: гитлеровский майор подвернулся случайно. Не ожидали такой встречи ни мы, ни он. Но, с другой стороны, нам приказали взять штабного офицера, и мы этот приказ выполнили. Если б не подвернулся майор, захватили бы другого. К своему "везению" разведчики шли трудным, опасным путем: через линию фронта, по тылам противника, где каждое неосторожное движение могло привести [70] к срыву задания. От самообладания и выдержки зависело все. Нам удалось незамеченными пробраться в хутор, где находился штаб фашистской дивизии, а это непростое дело: через каждую сотню метров - парные патрули, все удобные подходы перекрыты секретами, сторожевыми постами. Но, самое главное, группа сумела без потерь выбраться из кутерьмы, которая поднялась в хуторе. Вот здесь я видел свою промашку. Увлекшись борьбой с офицером, мы позабыли о втором немце. Это чуть было не привело к плачевным результатам. На волоске висели и задание, которое поручил нам командир дивизии, и наши жизни...

Тот поиск был последним перед началом Ясско-Кишиневской операции. 20 августа 1944 года утреннюю тишину нарушили громовые залпы тысяч орудий. Небосвод прочертили огненные стрелы "катюш". Полки дивизий перешли в наступление. Мы были горды тем, что добытые нами сведения помогли командованию подготовить неотразимый удар по вражеской обороне.

Как только началось наступление, разведчики, используя промежутки в боевых порядках противника, прорывались в его тыл, на возможные пути отхода врага, подмечали, не вводит ли он свежие силы. Мы были на своем месте - впереди атакующих рот, помогали гвардейцам теснить и уничтожать фашистов.

...Наша разведгруппа находилась на одном из танков. Мы сидели на броне, укрывшись за башней. Никогда не завидовал пехоте, а здесь тем более. Тяжелую машину швыряло на ухабах, как лодку в шторм, свистели осколки от рвавшихся неподалеку мин, звонко ударяя на излете о броню. Горло было забито пылью и гарью. Подумал: хватит и легкого ранения, чтобы выпустить из рук скобу на башне и свалиться с танка...

Танкисты получили приказ выйти на рубеж в десяти километрах восточнее населенного пункта Пьятра-Нямц. На том наше взаимодействие заканчивалось. Разведгруппе, [71] которую мне было поручено возглавить, командир роты поставил задачу вскрыть оборону противника на южной окраине этого румынского города, выйти на дорогу, связывающую Пьятра-Нямц с Тыргу-Нямцем, и установить, подходит ли по ней к противнику подкрепление.

Наконец танки веером разошлись по высоте, нацеливая острие атаки против гитлеровцев, занимавших оборону на опушке букового леса. Мы спрыгнули с машины, прошлись, разминая онемевшие ноги. Оглядел ребят. Гвардии сержанты Ревин, Матросов, гвардии рядовой Яблоневский... Испытанные во многих боях отважные бойцы. И на душе стало сразу спокойно. Ничего, что группе предстояло долго действовать в отрыве от своих. Нам, молодым разведчикам, командование доверило выполнение важного задания. И это придавало силы.

С группой был радист - гвардии сержант Петр Авраменко, прикомандированный к нам из роты связи. Он не раз ходил с разведчиками в поиски. Обладая огромной физической силой, Петр сам носил и радиостанцию, и запасные батареи питания к ней. Надо сказать, что груз этот был немалый.

Распростившись с танкистами, мы отправились в путь.

Предгорья Восточных Карпат - край сумрачных лесов, солнечных долин, быстрых горных рек, край пастухов, виноградарей. Перед нами открывались узкие полоски садов на холмах, веселые белые домики хуторов по долинам, мельницы у плотин. Видели мы крестьян - они торопливо косили ячмень, пшеницу, резали не совсем поспевший еще виноград. Спешили убрать урожаи до того времени, когда покатится по этой пышно цветущей земле огненная колесница войны. Обратили внимание мы на то, с какой бесцеремонностью относились гитлеровцы к местному населению. Под охраной тыловиков, которые и оружия толком носить не умели, двигались на запад огромные стада овец. По извилистым узким дорогам шли [72] колонны подвод и машин - немцы вывозили зерно в свой тыл, а потом и в Германию. Так и чесались у нас руки устроить где-нибудь на особенно крутом повороте фашистам пробку на полдня, но приходилось сдерживать свои чувства. Главное ждало нас впереди.

И вот с вершины одного из холмов мы разглядели белые строения, уступами опускавшиеся вниз к реке. Сверил местность с топографической картой. Сомнений не было - мы у цели. Поручил Матросову и Яблоневскому осмотреть рубеж, на котором мы находились, а сам с Ревиным и радистом отправился поближе к городу. Встречу назначил через четыре часа у родника среди гранитных валунов, оплетенных колючим кустарником.

Вести разведку населенных пунктов, занятых противником, нелегко. Близко к городу днем не подойдешь, а ночью непросто оценить подготовленность строений к отражению атак. Пришлось нам подыскать место, с которого лучше всего просматривались окраины Пьятра-Нямц, и вести наблюдение с помощью бинокля.

Судя по всему, противник не ожидал столь быстрого продвижения советских войск. Инженерные работы только начались, в садах гитлеровцы рыли окопы, улицы перекрывали баррикадами из мешков с песком и валунов. Подвалы зданий приспосабливали к обороне.

Я начертил подробный план окраины, указал на схеме огневые точки в верхних этажах домов, танки, для которых готовились капониры. Обратил внимание на то, что фашисты спешно ставили на прямую наводку до двух артиллерийских батарей. Значит, им стало известно о появлении вблизи города советских танков. Об этом мы предупредили командование дивизии по радио. Впоследствии узнали, что танкисты, получив наше сообщение, нанесли удар по северной окраине Пьятра-Нямц, где противотанковая оборона была слабее.

Четыре часа пролетели незаметно. По возвращении к роднику нас ждало хорошее известие: гвардии сержант [73] Матросов и гвардии рядовой Яблоневский сумели не только произвести тщательную разведку нескольких участков оборонительной линии вокруг города, но и взяли на редкость разговорчивого "языка". Им оказался унтер-офицер - старший команды по конфискации "излишков" фуража у румынских крестьян. Команда ждала своего начальника в городе, а он решил навестить свою знакомую на одном из хуторков. Поехал на мотоцикле один и попал в руки разведчиков.

Во время допроса унтер-офицер сообщил, что оборона Пьятра-Нямц, по всей видимости, не будет упорной. Уже получен приказ об эвакуации тыловых подразделений из города. В задачу войск, обороняющих подступы к нему, входит лишь задержать русских, дав тем самым возможность организованно отойти основным силам.

- А вот дальше вас будут ожидать неприятности, - заявил унтер.

От друзей он слышал, что западнее Пьятра-Нямц длительное время создается мощная линия обороны. Местность там позволяет надолго остановить наступление. На командных высотах построены укрепрайоны, перекрывающие немногочисленные горные дороги.

Это известие нас особенно заинтересовало. Выходило, что главные испытания ждут дивизию впереди. Так оно впоследствии и оказалось. Сравнительно легко взяв Пьятра-Нямц, наше соединение встретило сильную оборону и на несколько дней вынуждено было прекратить активные действия. Но все это произошло через неделю после описываемых выше событий. А тогда мы тщательно допросили пленного, передали командованию дивизии закодированное подробное сообщение о результатах поиска в окрестностях Пьятра-Нямц и отправились в путь. Мы торопились приступить к выполнению второй части задания - выяснить, не подтягивают ли свои резервы гитлеровцы на помощь частям, которые отступали под натиском советских войск. [74]

По дороге мы встретили танковую колонну противника численностью до батальона. Шла она от линии фронта - еще одно подтверждение тому, что наши сведения об организованном отступлении врага были верными. Некоторые танки тянули за собой на буксире тягачи... Значит, батальон совсем недавно побывал в бою. Об этом сообщил гвардии сержант Авраменко в штаб дивизии, как и о появлении кавалерийской части венгерских войск. Жалкий вид был у этих союзников Гитлера. Лошади отощали, солдаты сидели в седлах кое-как. Лица запыленные, злые. Видимо, не очень-то нравилось им теперь выполнять роль пешек в кровавой игре, затеянной Хорти!

К вечеру добрались до участка шоссейной дороги, на котором нам было приказано организовать наблюдательный пункт. Здесь мы впервые встретились с группой румынских крестьян, которые заготавливали в лесу дрова. Увидев военных, они вначале бросились врассыпную, но, различив звездочки на пилотках, остановились. Знали они с десяток русских слов, мы - немногим больше румынских, но это не помешало нам быстро понять друг друга. "Война - плохо, Русь - хорошо!", "Антонеску - капут!" - говорили крестьяне, улыбаясь нам. Мы спросили, не видели ли они здесь немцев. Румыны как могли объяснили, что по дороге немцы идут и едут, а в лесу их нет. Расстались по-дружески. Мы подарили румынам флягу русской водки, а они в ответ - две головки вкуснейшей брынзы.

Место для НП выбрали самое подходящее: за кучей камней на высоте, с которой отчетливо просматривался перекресток шоссейной дороги с грунтовой - условный ориентир, назначенный начальником разведки дивизии, когда он ставил нам задачу. Стали считать, сколько единиц боевой и транспортной техники идет к линии фронта и обратно, какое количество вражеских солдат проходит перекресток, куда они направляются. [75]

Этой арифметикой мы занимались до тех пор, пока совсем не стемнело. Поспали часа четыре, а затем отправились за очередным пленным - требовалось определить, нет ли в полосе наступления нашей дивизии новых частей. "Языка" взяли способом, известным еще со времен войны 1812 года. В воспоминаниях Дениса Давыдова есть сообщение о том, как партизаны заранее подпиливали одно-два дерева и обрушивали их на дорогу перед проезжавшими на подводах французами. И мы так сделали. Только пилы у нас не было - к стволу дерева привязали тротиловую шашку со стороны дороги. Прием этот мы применяли не раз. Взрывом перебивало ствол, и дерево с грохотом падало на проезжую часть дороги.

Ждать долго не пришлось. Возле упавшего бука приостановился, пытаясь его объехать, вражеский мотоциклист. А дальше все было, как обычно. Через полминуты ефрейтора мы связали и утащили в лес. А мотоцикл отогнали в густые заросли кустарника, предварительно проткнув шины и разбив карбюратор.

"Язык" выложил немногое, но и из этих его показаний нам стало ясно, что новых частей перед фронтом наступления дивизии нет. А старые наши "знакомые" поспешно отходят, прикрываясь арьергардами на промежуточных рубежах. К одному из таких рубежей спешил мотоциклист, чтобы на словах передать приказ командира переместиться на следующую оборонительную линию. Спешил, да не доехал.

Утром мы услышали звуки близкой перестрелки. Послал Яблоневского узнать, в чем дело. Оказывается, неподалеку наши бойцы теснили фашистов, отступающих по направлению к дороге. Но как было не помочь однополчанам! Заняли мы огневую позицию, с которой цепь гитлеровцев просматривалась особенно отчетливо, и, выждав удобный момент, почти в упор ударили из автоматов.

Многих не досчитались враги после того утреннего [76] боя. А командир стрелковой роты - высокий светловолосый лейтенант с пышными, как у запорожца, усами, разобравшись, кто ему помог так "причесать" фашистов, крепко пожал нам руки.

Вспоминая те далекие дни, не могу не отметить высокое боевое мастерство моих товарищей. Инициатива, смелость, решительность, военная хитрость - такие необходимые каждому разведчику качества отличали их. Благодаря этому мы одерживали верх над сильным, коварным врагом, своевременно разгадывали его замыслы, оперативно снабжали командование дивизии достоверной информацией. Не зря так ценил своих "сынков" генерал-майор Бобров. Комдив не раз подчеркивал, что без разведчиков он бы не сумел сделать и половины задуманного по разгрому противостоящего нам противника. А мы старались оправдать эту высокую оценку новыми успехами в ратном труде, столь необходимом для победы.

К полудню добрались до штаба дивизии. Встретил нас гвардии капитан Белов, поздравил с успешным возвращением и тут же дал новое задание: произвести поиск в районе мыловаренного завода, расположенного в 15 километрах северо-западнее города Пьятра-Нямц.

- Знаю, отдохнуть бы вам не мешало, да послать больше некого - все ребята при деле, - сказал командир на прощание.

Да, время было горячее. Мы понимали это и не сетовали на усталость. Наскоро перекусили, пополнили у старшины боеприпасы и - в путь-дорогу. Но, несмотря на спешку, ротный тыл проводил нас как полагается. Наш портной дядя Федя и повар дядя Ваня (так уважительно, по-домашнему называли мы солдат, разменявших за жизнь третью войну) давно придумали свой ритуал проводов разведчиков на задание и встречи их после похода по вражескому тылу. Провожали они нас всех одинаково: старались сунуть в сидор самой вкусной колбаски, помогали половчей надеть снаряжение, финки точили [77] каждый раз до остроты хорошей бритвы. Но встречали разведгруппы по-разному. Не раз доводилось видеть, как поутру занимали они свой "НП" у лесной дороги, неторопливо скручивали цигарки огромной величины. Разглядев старыми дальнозоркими глазами, что группа вернулась без потерь и нет ни на ком свежих бинтов, начинали дымить веселее и, если разведчики шли налегке, без "языка", ехидно спрашивали:

- Что, милки, обратно луна?

Знали они немудреную ссылку бойцов на светлую ночь, когда обходило стороной солдатское счастье. Но если впереди разведгруппы семенил, испуганно озираясь, гитлеровец, встреча была другой.

- Никак, молодцы, генерала ведете? - уважительно говорил кто-то из двоих. - Нет? Ефрейтора сцапали? Ничего, и до генерала доберетесь. Ребята вы хваткие...

Действовало это на разведчиков безотказно. Отличившиеся еще выше поднимали голову, а те, кому не повезло, в следующий раз готовы были пленного из-под земли достать.

Поднимали как могли нам настроение дядя Федя и дядя Ваня. По-доброму проводили они нас и в очередной поиск. На душе потеплело, и новые силы откуда-то пришли.

Нелегко на войне без таких вот встреч и проводов. Если складывались между бойцами доверительные отношения, рота становилась вторым домом. И совет отцовский кто-нибудь из старших по возрасту даст, и по-братски поддержит друг в трудную минуту. Не раз отмечал: в таких подразделениях потерь всегда было меньше и дела шли лучше.

Уточняя новую задачу по топографической карте, мы обратили внимание на то, что дивизия разворачивала фронт своих действий на северо-запад, в полосе ее оказались самые высокие хребты Восточных Карпат.

Впоследствии нам стало известно: направление главного [78] удара изменила вся 40-я армия. Этим самым она способствовала успешному преодолению войсками 4-го Украинского фронта Карпат и выходу их в район Ужгорода и Мукачево.

Раньше нам в горах действовать не приходилось. Но мы уже знали, что боевой опыт на войне - дело наживное. Приобретается он быстро теми, кто не сидит сложа руки, кто, выполняя завет великого Суворова, сам ищет противника, находит его и бьет первым.

Глава четвертая
Рейд в Карпатах

В начале сентября 1944 года наша 42-я гвардейская Прилуцкая ордена Ленина, Краснознаменная, ордена Богдана Хмельницкого дивизия вела тяжелые бои в предгорьях Восточных Карпат. В иные дни темп наступления составлял всего 1-2 километра. Фашисты превратили все господствующие высоты в сильные узлы сопротивления и дрались с отчаянием обреченных. Кроме того, утром 5 сентября шесть немецких и венгерских дивизий нанесли по войскам 4-й румынской армии, повернувшей к тому времени оружие против гитлеровцев, удар из района Турды в южном направлении и за сутки продвинулись на 30 километров. Создавалась реальная угроза окружения советских и румынских войск, поэтому наша дивизия вместе с другими соединениями 40-й армии двинулась навстречу прорвавшемуся врагу. [79]

Много дел было в те дни у нас, дивизионных разведчиков. Тактическая обстановка менялась непрерывно. Одна за другой уходили разведгруппы в тыл противника, чтобы уточнить его положение на местности, определить номера частей, состав.

...Из очередного поиска мы вернулись утром. Сдали пленного венгерского унтера в штаб и получили от командира роты разрешение несколько часов отдохнуть. Привели в порядок оружие, перекусили и только собрались поспать, как прибежал посыльный. Он передал приказ комдива: всей роте прибыть к штабной палатке. Одно это говорило о том, что дело нам предстояло необычное. Задачу на поиск ставил, как правило, или гвардии майор Зима, или его заместитель. Да и не ходили мы во вражеский тыл всей ротой. Кто-то высказал предположение о внезапном прорыве противника. Прислушались. Вокруг стояла тишина, только где-то на юго-западе, километрах в 10 от нас, работала артиллерия. Значит, не для боя мы были нужны.

Вскоре все выяснилось. Генерал-майор Бобров приказал нашей роте совершить глубокий рейд по тылам противника, перейти румыно-венгерскую границу (по пакту 1940 года) и захватить единственный в полосе наступления дивизии перевал. Нам показали аэрофотоснимки. Подходы к перевалу прикрывал укрепрайон, который мог надолго задержать продвижение частей дивизии. Вот его-то и назначили нам в качестве объекта для нападения.

Командование располагало противоречивыми сведениями о численности противника в укрепрайоне. Один из взятых недавно пленных утверждал, что плато за горой Чахлеу обороняет венгерский погранполк полного состава из 65-й пограничной группы. Если верить ему, передовому отряду дивизии предстоял трудный штурм перевала. А мы могли ему только как-то помочь. Однако местные жители говорили о нескольких десятках пограничников. С ними вполне могла справиться наша рота. Судя по [80] аэрофотоснимку, УР был хорошо подготовлен к круговой обороне. Восемь многоярусных дотов, бетонированные траншеи, соединенные ходами сообщения, блиндажи... Нам предстояло выяснить, кто занимает укрепрайон на плато, и действовать, сообразуясь с обстановкой.

На подготовку к рейду командир дивизии дал разведчикам сутки - немного, если учесть, что никто из нас не вел до этого поиск в горах. А ведь нам предстояло преодолеть один из самых высоких хребтов Восточных Карпат. Движение по дороге, которая шла через перевал, исключалось. С плато она просматривалась на десятки километров. Значит, надо было идти в обход, по горным тропам.

Не знаю, кто предложил найти проводников. Скорее всего это был гвардии лейтенант Сергей Торшин, вернувшийся незадолго до того из госпиталя. Накануне офицер познакомился с румыном, который неплохо знал русский язык. Румын утверждал, что не раз ходил через границу и обратно. Часа через три после получения задачи мы увидели его и еще двух людей, одетых как пастухи, в расположении роты. Все повеселели: с проводниками можно было идти и ночью.

Вскоре на поляну, где стояла разведрота, прикатил видавший виды автомобиль. Начальник вещевой службы дивизии привез альпинистское снаряжение: метров по тридцать крепкой веревки на брата, страховочные пояса, крючья, металлические клинья. Разобрали мы это хитрое для нас хозяйство, стали примеряться, как будем его использовать. Конечно, было бы неплохо потренироваться, но до Карпат лежал неблизкий путь, а вокруг раскинулась равнина с редкими холмами. И все же урок альпинизма гвардии капитан Чуприн - наш новый командир - нам преподал. Выбрал он неподалеку огромный бук и приказал каждому разведчику с помощью снаряжения взобраться на его вершину. А остальные по очереди страховали действия товарища. [81]

Незадолго до начала рейда гвардии капитан Чуприн объявил, что старшим пойдет он сам. Нечасто ходил в поиски наш командир, но какие это были громкие дела! Помню, однажды Чуприн возглавил разведгруппу, которая произвела дерзкий налет на вражеский узел связи. Исход боя с его охраной, вдвое превышавшей по количеству группу, решили быстрота, внезапность и натиск. Очень пригодилась нам тогда бутылка с зажигательной смесью, которую перед нападением бросил один из разведчиков в окно дома, занятого гитлеровским офицером. Кинулись немцы спасать добро своего начальника, а в этот момент мы нанесли удар. Два мешка с секретными документами принесли бойцы с собой из поиска.

Гвардии капитан Чуприн был строгим командиром. Расхлябанности не терпел ни в чем. Вполне мог отстранить от поиска бойца, если на обмундировании его не хватало пуговицы, требовал предельно точного исполнения приказов, однако всячески одобрял инициативу подчиненных. Да и как нам было обойтись без этого необходимого каждому военному человеку качества? Ведь в тылу врага разведчик зачастую действует самостоятельно - подсказки со стороны ждать ему не от кого. Однако мы не путали самостоятельность с недисциплинированностью. Употребил свою смекалку, хитрость для точного выполнения задания - честь тебе и хвала. Отступил хоть на полшага от приказа, и сам можешь погибнуть, и товарищей подведешь.

Рядовой Николай Кулаков, находясь в засаде, неожиданно для всех нас открыл огонь по группе противника, которую мы должны были пропустить. В завязавшейся перестрелке мы уничтожили вражеских связистов - в плен взять никого не удалось. А Кулаков погиб. Вот к чему привела самодеятельность одного из нас. Не случайно гвардии капитан Чуприн говорил, что в разведке нужны особая собранность, умная храбрость, расчетливая дерзость. [82]

Проводники посоветовали нам часть поклажи навьючить на мула. Признаться, вначале к этому предложению кое-кто отнесся скептически. Привыкли мы ходить налегке, да и расстояние до перевала, измеренное по карте, казалось не очень большим. Но проводники убедили нас в том, что в горах свои мерки пройденного пути. Так оно и оказалось. Мы рассчитывали уложиться в трое суток, а потратили на движение к плато более пяти. Словом, мул пригодился.

Готовились к действиям не только разведчики. Бывая в стрелковых полках, у артиллеристов, танкистов, я обращал внимание на то, как тщательно вели подготовку к боям в Восточных Карпатах бойцы и командиры. Проводились специальные учебные сборы, на которых инструкторы по альпинизму, те бойцы, кто до службы в армии жил в горных областях нашей страны, передавали гвардейцам свой опыт преодоления отвесных круч, горных рек, ущелий. В артиллерийских подразделениях изготовляли лебедки, лямки, тормоза для орудий. Дымили походные кузницы - специалисты перековывали лошадей. В мастерских полным ходом шло изготовление вьючных седел, волокуш. Саперы запасались инструментом и материалами, необходимыми для постройки мостов, переходов.

Жаль, что не было у нас времени для более основательной подготовки. Шли разведчики по Восточным Карпатам первыми, прокладывая путь всей дивизии.

Рейд начался поздним вечером 7 сентября 1944 года. Вперед ушел боевой дозор, возглавляемый гвардии лейтенантом ТоршинЫМ. Рядом с офицером находился один из проводников. За дозором, на удалении 80-100 метров от него, цепочкой вытянулась вся рота. Как только приблизились к передовой, разошлись на параллельные маршруты боковые дозоры. Их задача - предупредить разведотряд от неожиданного нападения врага со стороны флангов. [83]

Шли мы по узкой тропе, петлявшей между толстыми буками, грабами, густыми зарослями колючих кустарников. Над головой, запутавшись в кронах деревьев, горели яркие звезды. Было так тихо, что слышали мы лай собак из деревни, расположенной в пяти километрах. Путь наш лежал пока по равнине с редкими возвышенностями. Только к утру почувствовал, что движемся по небольшому подъему.

Вокруг словно и не было войны. Чем выше разведотряд поднимался в Карпаты, тем чаще встречались стада овец на обширных лесных полянах. Гвардии капитан Чуприн решил уклоняться от встреч с пастухами, считая, что слух о пашем рейде может дойти до врага. Но проводники на это только рассмеялись. От глаз горцев нам не скрыться, сказали они, однако остерегаться пастухов не следует. Жители здешнего края ненавидят немецких фашистов и их румынских и венгерских холуев. Давно убедились они, что настоящие друзья идут с востока.

Когда мы вступили в Румынию, нам сразу бросилась в глаза крайняя, прямо-таки нищенская бедность деревень и поселков этой страны. Многие избушки вросли в землю, покосились. Вместо стекол в окна были вставлены склеенные куски слюды. Поля состояли из крошечных клочков земли, разделенных межами. Скота у крестьян мало, коровенки худые, лошади старые. Как нам объяснили, те крохи, которые не успевали собрать гитлеровские "друзья" румынского народа, грабили эмиссары правительства Антонеску и местные богатеи.

Немецкие и румынские фашисты клеветали на нашу армию, пытались изобразить ее скопищем разбойников, пришедших мстить всему народу. Не было ничего удивительного в том, что часть местного населения в первое время побаивалась нас. Но стоило простым румынам поближе познакомиться с советскими воинами, как от недавнего недоверия не осталось и следа. Потянулись из лесов жители городов и деревень к своим родным очагам. [84]

С неподдельным восхищением смотрели они на танковые колонны, артиллерию, которые шли по дорогам в глубь страны. Поражали румын четкий порядок во всем, организованность советских войск, высокая дисциплина личного состава.

С жителями восточных предгорий Карпат, которых мы встречали во время рейда, быстро установились самые теплые, сердечные отношения. Они снабжали разведчиков вкусной брынзой, густым овечьим молоком, свежим мясом. Обычно молчаливые, замкнутые, привыкшие к уединению, пастухи преображались, когда выпадала возможность поговорить с нами.

Горцев можно было понять - мы оказались первыми советскими людьми в их краях. Вопросы через наших проводников они задавали самые неожиданные. "Правда, что Советы отберут в счет контрибуции всех овец?", "Что будут делать с Антонеску?", "Будет ли после победы над Германией существовать Румыния?". Мы отвечали, что советские воины - не грабители. Антонеску и других поджигателей войны будет судить сам румынский парод, который уже повернул оружие против гитлеровской Германии. А Румыния обязательно будет жить и цвести - именно за ее будущее проливают сейчас кровь советские и румынские бойцы...

Через три дня утром мы увидели величественные вершины Восточных Карпат. Сначала впечатление было такое, что на горизонте громоздятся большие тучи. Приглядевшись, поняли - это горные хребты, покрытые вечными снегами. Прямо перед нами высилась Чахлеу. Идти до плато под перевалом оставалось ровно сутки.

Дорога сближает людей. Выполнение ответственного боевого задания - тем более. Крепко сдружились мы с нашими проводниками. Были они невысокого роста, черноволосые, с улыбчивыми карими глазами. По возрасту годились нам в отцы. Жаль, не помню сейчас, как их авали. Коренные жители этого горного края, проводники [85] были скоры на ногу и нас поторапливали веселыми шутками. Все трое хорошо говорили по-русски - изучили наш язык еще в молодые годы, когда воевали плечом к плечу с русскими воинами в 1916 году против немцев. Те далекие годы вспоминали румыны с гордостью. Еще тогда убедились они в высоких духовных качествах людей из России, полюбили их за отзывчивость, щедрость души.

Когда правящая верхушка Румынии ввергла страну в войну против СССР, наши проводники отказались от призыва в армию. Четыре года вели они лесную жизнь, полную лишений и тревог.

Забегая вперед, скажу, что за помощь в проведении рейда командир дивизии вручил нашим проводникам медали "За отвагу". Если живы они сейчас, уверен: эти советские награды напоминают нашим соратникам в борьбе с общим врагом о славных событиях сентября 1944 года...

Идти с каждым часом становилось труднее. Часто стали встречаться каменистые осыпи. На них проводники требовали от нас особой осторожности. Вниз смотреть не хотелось - такой глубины было ущелье. А камешки предательски выскальзывали из-под подошв, шелестели по склону, оставляя за собой белесые струйки пыли. Нелегко приходилось всем нам: кружилась голова от разреженного воздуха, подкашивались ноги. Однако отдыхали мы не более чем по тридцать минут после пяти часов непрерывной ходьбы. Приходилось торопиться. Мы, конечно, не знали, когда возобновится наступление, но по всем признакам времени до "Ч" оставалось немного. Видели разведчики, с какой поспешностью тыловики подвозили на передовую боеприпасы, топливо для танков, как подходили из тыла свежие части и размещались в выжидательных районах, готовясь к штурму Карпат. Каждый из нас жил одним: с честью выполнить приказ командира, [86] не подвести однополчан, которые там, внизу, ждали заветного сигнала атаки.

Служба в разведроте наложила на бойцов свой отпечаток. Немногословные были они, отличались сдержанностью, излишней суровостью, несвойственной, конечно, молодым людям нашего времени. Берегли в бою друг друга больше, чем себя. Быстро крепла у нас фронтовая дружба, до сих пор помнятся боевые друзья.

По-разному сложились их судьбы. Гвардии сержанта Василия Матросова в одном из поисков на территории Венгрии тяжело ранило. Вынесли мы его к своим, но ногу все-таки пришлось ампутировать. Александра Варенва крепко зацепило осколком при выходе из Карпат. Провожали его в госпиталь мы всей ротой. После этого наши пути-дороги разошлись. Видимо, после выздоровления Александр воевал в другом соединении.

С гвардии сержантами Александром Вагановым, Иваном Ревиным, гвардии рядовым Яковом Яблоневским мы служили вместе до самой победы. Немало славных дел совершили они, награждены многими орденами и медалями. Подробнее хочу рассказать о Яблоневском. Немецкий Яков выучил еще до войны - этим языком в совершенстве владели его родители. Семье не удалось эвакуироваться на восток. Почти два года Яблоневский провел в оккупации и такого там насмотрелся, что нам хорошо была понятна причина его яростной ненависти к фашистам.

Когда наконец пришло освобождение, Яблоневский сразу же записался добровольцем в Красную Армию. Однако по причине слабого здоровья он попал не в боевую часть, а в фельдшерскую школу. Не знаю, как бы сложилась фронтовая судьба Якова, не повстречайся он однажды с гвардии майором Зимой. С удивлением обнаружил начальник разведки дивизии, что этот щуплый медбрат знает немецкий язык лучше его переводчиков. Так, неожиданно для себя, гвардии рядовой Яблоневский оказался [87] в 44-й отдельной разведывательной роте. Со временем стал ходить в поиски. И тут увидели все, что Яков - отважный боец и верный товарищ. Не раз выручал разведчиков его безупречный немецкий.

В рейд по Карпатам пошла и Лена - наш ротный санинструктор. Жаль, не помню ее фамилию. Знаю только, что родом она из Ленинграда. Первое время в поиски Лену не брали. Считали мы, что не женское это дело. Дошла девушка до комдива, но своего добилась. Из нее получился замечательный разведчик. Все поручения командира группы выполняла она по-женски аккуратно, точно и с умом. Во вражеском тылу действовала настойчиво, отважно, ни в чем не уступая мужчинам. Меньше чем за год Лена была награждена орденами Красного Знамени, Отечественной войны I и II степени, Красной Звезды.

Трагично сложилась ее судьба. В поисках, где приходилось ходить по лезвию ножа, уцелела, а от случайного выстрела не убереглась. Умерла Лена на наших руках в кузове попутной машины по пути в медсанбат...

Давно подметили мы такую особенность: чем сложнее были задачи, которые требовалось нам решить, тем активнее, целеустремленнее проводилась в разведроте политическая работа. И во время рейда по Восточным Карпатам, на коротких привалах, когда сил, казалось, не хватало на то, чтобы свернуть цигарку, гвардии капитан Чуприн собирал бойцов в кружок, рассказывал о содержании принятых радистом сводок Совинформбюро. Незаметно разговор он переводил на то, какое значение будет иметь успешно проведенная нами операция, скольким бойцам из стрелковых частей мы сумеем спасти жизнь, если выкурим врага из его бетонированных нор.

Внимательно слушали нашего командира и проводники. Для них было в диковинку, чтобы офицер вот так запросто мог беседовать по душам со своими подчиненными. В румынской армии офицерами служили представители [88] господствующих классов. Они старались обходить солдат и младших командиров стороной. Немало удивлялись эти господа, отчего "низших чинов" вдруг стало но нужно гнать в атаку или силой держать в окопах после того, как Румыния объявила войну гитлеровской Германии. Словом, что из себя представляет классовый антагонизм в буржуазной армии, мы узнали не из книг, а увидали собственными глазами.

Между советскими и румынскими бойцами быстро установились хорошие отношения. Когда Румыния объявила войну фашистской Германии, мы увидели совсем другую армию, нежели та, которая недавно отступала под ударами наших войск. Гордостью светились лица румынских солдат, идущих в одном с нами строю к победе. Стойко они сражались. Помню, когда бои шли за Сиретом, прибыл в штаб дивизии офицер румынской армии и сказал, что неподалеку гитлеровцам удалось окружить одну из пехотных частей. Оказывается, более суток бились там наши союзники. Подошли к концу боеприпасы, и они были вынуждены обратиться за помощью. Командир дивизии перенацелил удар двух стрелковых полков. "Дали прикурить" немцам и гвардейские минометчики. Благодаря этому румынская часть вышла из огненного кольца и, пополнив боеприпасы, возобновила наступление.

Таких примеров можно привести немало.

Еще более окрепла боевая дружба советских и румынских воинов, когда соединения 40-й армии в тесном взаимодействии с частями 4-й румынской армии 25 октября 1944 года завершили освобождение Северной Трансильвании. Позднее тот день был объявлен Днем румынской Народной армии.

* * *

Однако продолжу рассказ о рейде нашей роты. На последнем привале у подножия Чахлеу состоялось ротное [89] комсомольское собрание. Первым после доклада командира выступил гвардии сержант Варенов. Перед лицом своих товарищей Александр попросил гвардии капитане Чуприна поручить ему завтра самое ответственное дело. Всех нас призвал он идти в бой смело, дружно, бить врага без пощады.

Рассказал Варенов разведчикам, что мы видели с ним за два дня до рейда.

...Шел обычный поиск. За "языком" на этот раз мы поехали верхом. Много лошадей бродило вокруг расположения штаба дивизии - накануне наши бойцы основательно потрепали здесь венгерскую кавалерийскую часть. Поймали двух, поправили седла и в путь.

Вскоре выехали на широкое поле, уставленное скирдами ячменной соломы. Судя по всему, несколько часов назад на нем гремел жаркий бой. Догорала танкетка, возле нее лежали трое немцев, срезанных, видимо, одной пулеметной очередью. Кругом - брошенное оружие, россыпи пустых гильз, какое-то тряпье. И вдруг я заметил вражеского солдата, который, присев на корточки, чем-то старательно занимался. Подъехали поближе и увидели отвратительную по своей жестокости картину: венгерский улан сидел на раненом советском бойце и кромсал ему спину ножом! Расправились мы с этим палачом, оказали раненому первую помощь, отвезли его в медсанбат.

- Уверен, и среди тех, кто сидит сейчас в УРе, есть такие негодяи, - закончил свое выступление Варенов. Мнение комсомольцев было единым: действовать на плато по-гвардейски, бить врага не числом, а умением. Никакой пощады тому, кто будет сопротивляться!

Закончилось собрание, и снова в путь. Справа - отвесная скала, а слева - бездонная пропасть. Кое-где ужо приходилось пускать в ход альпинистское снаряжение. В одном месте недавний обвал перекрыл тропу. Первыми, не знаю даже как, перебрались через этот опасный участок проводники. Они закрепили веревки, по которым [90] переправились разведчики. Неприятное ощущение, когда перед глазами нависшие над тобой скалы, а где-то далеко внизу беснуется в тумане горный поток.

И вот узкая, шириной не более метра, тропа оборвалась. Румыны сказали нам, что дальше этого места ходили только они - пастухи так высоко в горы не забираются. Проводники тщательно осмотрели снаряжение каждого разведчика, посоветовали нам снять с себя и оставить здесь все лишнее. Взяли мы с собой только оружие, взрывчатку, радиостанцию. Остальные вещи сложили в неприметном месте, завалили камнями. К чахлому кусту привязали на длинную веревку мула. И начался "настоящий альпинизм". Участок до выхода на плато протяженностью не более 400 метров мы штурмовали почти 12 часов. Но зато пробрались в тыл укрепленного района противника незамеченными.

- Товарищи! А ведь мы уже на территории фашистской Венгрии, - объявил наш командир, когда разведчики, донельзя измотанные последним переходом, собрались в неглубокой лощине, за которой начиналась изрезанная расщелинами, покрытая огромными валунами местность. Горное плато перед перевалом - конечная цель нашего рейда.

Бойцы с интересом смотрели по сторонам. Перед нами раскинулся край вечных снегов. Кругом - скудная растительность, голые камни. Небо вместо привычного нам голубого - фиолетовое. Солнце обжигает, а температура воздуха низкая. Мы порядком замерзли и с грустью вспоминали об оставленных на месте последнего привала телогрейках.

Около 30 лет назад в этом суровом краю побывали русские войска. На одном из привалов гвардии капитан Чуприн поведал нам о боевых действиях 8-й армии, которой командовал генерал А. А. Брусилов, по захвату перевалов через Восточные Карпаты в январе 1915 года.

В те времена героизм простых русских солдат, предводимых Брусиловым, не был поддержан и развит. Наступление, столь удачно начатое, захлебнулось по вине главного командования русской армии. В 1944 году атакующий порыв советских войск не смогли остановить ни горные кручи, ни многочисленные оборонительные линии врага.

...На рекогносцировку гвардии капитан Чуприн взял самых опытных разведчиков. В их числе оказался и я. Где ползком, где короткими перебежками вышли мы на северо-восточную окраину плато и заняли наблюдательный пункт на верхушке огромной груды камней, с которой укрепленный район был виден как на ладони. Ничего не скажешь, крепкий орешек стоял на пути дивизии. Система долговременных огневых сооружений была рассчитана так, чтобы весь выход на плато со стороны западных склонов простреливался многослойным артиллерийско-пулеметным огнем. Удобные для передвижения участки местности были, как оказалось позже, заминированы. Танкоопасное направление перекрывалось глубоким рвом и многочисленными ловушками. Оглядев укрепрайон, гвардии капитан Чуприн мрачно заметил, что здесь работы для всей дивизии не на один день.

Рассредоточившись, стали вести наблюдение. Вынул и я свой трофейный цейсовский бинокль...

На плато у горы Чахлеу у нас не было времени на обстоятельное изучение противника. Немного времени оставалось до начала наступления советских войск. Удар на северном фланге 2-го Украинского фронта, в котором принимала участие и 42-я дивизия, был вспомогательным, но тем не менее значительно облегчил действия войск 4-го Украинского фронта. Конечно, всего этого мы тогда не знали, однако догадывались о важности нашего рейда. Не случайно генерал-майор Бобров послал на задание разведроту. Операцию по овладению перевалом необходимо было выполнить быстро и с полной гарантией успеха.

Первый важный вывод, который сделали мы, заняв наблюдательный пункт, - нас здесь никто не ожидал. Оборонительные сооружения были пусты. Службу спустя рукава несли несколько патрулей, да и в полукилометре от укрепрайона находилось сторожевое охранение. Повсюду царила беспечность. Солдаты бесцельно бродили по двору.

Предварительный подсчет сил противника убедил нас в том, что здесь находилось около двух взводов. Правда, отметили мы и то, что оборонительные сооружения были рассчитаны не меньше чем на пехотный батальон. Как потом выяснилось, командование северо-восточного пограничного округа Венгрии только ждало сигнала от погранзастав на развертывание основных сил в угрожаемом месте.

Первым делом командир роты послал двух разведчиков перерезать телефонный провод, проложенный от казармы к сторожевому охранению. Затем мы пробрались к окопам, занятым пограничниками, и окружили их. Каково же было изумление венгров, когда перед костром, на котором они варили кашу, появился гвардии капитан Чуприп с одним из проводников и через переводчика потребовал сложить оружие! Никто даже попытки не сделал взять винтовку из козел. Мы обыскали каждого, забрали гранаты, ножи, спички, отвели пограничников в лощину и допросили унтер-офицера - старшего в охранении. Запинаясь, он сказал, что смена придет к ним только утром. В укрепрайоне вместе с его подчиненными - 42 человека, четверо из них офицеры. На вооружении - 9 ручных пулеметов, у всех - винтовки. Прислуги у орудий, установленных в дотах, нет. Артиллеристы вызываются по сигналу командира роты вместе с основными силами.

На вопрос, будут ли пограничники оказывать сопротивление в случае атаки советских войск, унтер ответил, что получен и доведен до каждого приказ о расстреле на [93] месте за попытку измены. Он добавил: рота в оборонительных сооружениях способна удерживать дорогу на перевал в течение суток, а то и больше. Боеприпасов, продуктов, воды хватит на полный состав укрепрайона на неделю. За сутки подойдет подкрепление, и перевала Красной Армии не видать.

Гвардии капитан Чуприн начертил схему укрепрайона и предложил пленному показать на ней, где расположены склад боеприпасов, входы в оборонительные сооружения, командно-наблюдательный пункт, источник воды. Унтер выполнил все, что ему сказали. Для проверки командир роты предложил это же сделать одному из рядовых пограничников. Показания совпали.

План по захвату укрепрайона был составлен тут же, после тщательного анализа обстановки. Расчет основывался на внезапности и незнании противником наших сил. Дождавшись, когда окончательно стемнеет, гвардии капитан Чуприн повел роту к белевшим вдалеке строениям. Командир заранее определил, кто из нас блокирует входы в казематы, кто захватывает склад с боеприпасами. Два десятка разведчиков должны были окружить казарму. Впоследствии мы немало удивлялись ротозейству венгерских пограничников, выставленных для охраны стратегически важной дороги через перевал. Наверное, считали они себя в глубоком тылу. Из окон доносилось до нас нестройное пение подвыпивших офицеров, часовые сошлись за углом одного из зданий и разожгли костер. Их мы разоружили в первую очередь.

Через минуту наши посты были расставлены там, где только что нес службу караул. Взята в плотное кольцо казарма. В нее отправились четверо: гвардии лейтенант Торшин с гвардии сержантом Вареновым, проводник и пленный унтер-офицер, которому гвардии капитан Чуприн растолковал через переводчика, что он обязан сказать своим товарищам. Через минуту в казарме все стихло, потом грянул выстрел. Как оказалось впоследствии, [94] не выдержали нервы у одного из венгерских офицером. Ни в кого он не попал, а второй раз выстрелить не успел - Александр выбил пистолет и на всякий случай связал ему руки. Потом в дверях появился первый венгр с поднятыми руками. Один за другим выходили они к нам - растерянные, оглядываясь по сторонам. Наверное, думали увидеть полк русских солдат, окруживших укрепрайон. Именно об этом сказал им унтер-офицер.

Отвели мы пленных в лощину, где находились те, кто стоял в охранении, вынесли из казармы все оружие. А потом загремели взрывы. Взлетел на воздух склад с боеприпасами. Были подорваны пулеметные точки, приведены в негодность прицельные приспособления и затворы орудий, засыпаны входы в оборонительные сооружения. Словом, командование северо-восточного пограничного округа хортистской Венгрии ждало потрясение: укрепрайон, запиравший путь в глубину Восточных Карпат, перестал существовать.

В эфир полетело сообщение об успешном выполнении задания. Передал его гвардии старший сержант Виктор Угольников - радист, прикомандированный к нам из роты связи.

Через день по дороге на перевал уже шли колонны советских войск.

Разбор нашего рейда произвел командующий 40-й армией генерал-лейтенант Ф. Ф. Жмаченко на совещании командиров дивизий и отдельных бригад. Как нам сообщил впоследствии генерал-майор Федор Александрович Бобров, он высоко оценил действия 44-й отдельной разведроты и, поставив нас в пример всем собравшимся, потребовал широко распространить наш боевой опыт по захвату узлов сопротивления противника, прикрывавшего путь к горным перевалам.

Действительно, благодаря умелым, решительным действиям моих товарищей наша дивизия сумела за 10 дней боев в Восточных Карпатах продвинуться на 75 километров, тогда как правофланговые соединения потеряли много времени на штурм своих перевалов. Достаточно сказать, что они за 10 дней прошли всего 30 километров.

По распоряжению командующего армией все принявшие участие в рейде бойцы и командиры были представлены к награждению орденами. Мне вручили орден Славы I степени. Напоминает он о первой победе, одержанной разведчиками в Восточных Карпатах.

Ясско-Кишиневская наступательная операция советских войск шла к концу. Однако сопротивление врага не ослабевало. Как мы узнали впоследствии, немецкое командование направило на помощь окруженной группировке "Южная Украина" отборные части и соединения из Венгрии. Одновременно с этим была сделана еще одна попытка остановить наступление войск 4-го Украинского фронта на Ужгород и Мукачево. Помочь им преодолеть Карпаты - такую задачу получили соединения 40-й армии, в том числе и наша дивизия.

Если посмотреть на географическую карту, кратчайший путь через Восточные Карпаты от румынского города Пьятра-Нямиц, взятого 42-й гвардейской еще до выхода на перевал, лежал строго на запад. В этом направлении и горы сравнительно невысокие, и дорог больше. Но красная стрела на карте комдива своим острием повернула на северо-запад. Нам предстояло пройти с боями более 300 километров по самым высоким горам Карпатского массива, овладеть городами Топлица, Бистрица. Именно в этом направлении вскоре после возвращения из рейда были высланы разведгруппы с целью установить наличие противника на всех командных высотах, лежащих по маршруту дивизии, определить проходимость горных дорог, исправность мостов и мостовых переходов через ущелья и реки. Конечно же требовались "языки" из частей, занимавших вторую и третью оборонительные линии, которые были заблаговременно подготовлены врагом [96] в инженерном отношении и представляли серьезную преграду для наступающих войск. 42-ю гвардейскую стрелковую дивизию ждали новые испытания.

Глава пятая
Разведгруппа действует в горах

Весь сентябрь и большую часть октября 1944 года наша дивизия вела тяжелые бои в Восточных Карпатах. По узким долинам, зажатым между отвесными скалами, пробивались вперед полки, взламывая вражескую оборону, заранее подготовленную в инженерном отношении, оснащенную всем необходимым для упорного сопротивления. Все пустили в ход фашисты, чтобы остановить советские войска: минировали немногочисленные в тех краях дороги, устраивали на них завалы, взрывали мосты через бурные горные реки. Их огневые точки в опорных пунктах были расположены в несколько ярусов - штурмовать укрепления противника нашим однополчанам приходилось под ураганным огнем. А артиллерии в горах зачастую негде было развернуться - условия местности не позволяли использовать ее массированно, на решающих участках. Только минометы выручали пехоту. Сколько раз приходилось видеть, как минометчики продвигались вслед за атакующей цепью, волоча на себе по узким тропам над пропастью минометный ствол, опорную плиту и боеприпасы. Непросто было действовать в горах и танкистам: местность зачастую полностью воспрещала [97] маневр, да и скорость негде развить, чтобы выйти противнику в тыл, отрезать пути его отхода.

Было немало проблем в Карпатах и у нас, разведчиков. Вылазки во вражеский тыл показали, что нам необходимо всерьез заняться горной подготовкой, во многом пересмотреть тактику действий разведгрупп, приобрести умение четко ориентироваться на резкопересеченной местности. Освоить все это требовалось как можно быстрее - дивизия стала нести немалые потери, темп наступления частей резко снизился.

Несколько неудачных поисков навели нас на мысль о том, что в горах боевую задачу сподручнее выполнять разведвзводу, усиленному одним-двумя расчетами минометов. Действительно, попробуй возьми "языка", если свои опорные пункты фашисты размещали на командных высотах, подступы к которым отлично просматриваются и простреливаются. Сторожевые охранения противник выставлял тоже на возвышенностях, причем одна группа обязательно подстраховывала другую. Между ними нередко прокладывалась телефонная связь. Так что нападение разведгруппы из нескольких бойцов на одну из позиций, взаимно прикрытых огнем автоматического оружия, не давало нужных результатов. Даже если разведчикам удавалось взять пленного, на обратном пути они подвергались ожесточенному обстрелу, несли потери, часто теряя при этом и "языка". А первый же поиск, в который пошел наш взвод, усиленный минометчиками, стал успешным.

Было это неподалеку от реки Бистрица. Противнику удалось остановить передовой отряд дивизии в узкой долине, протянувшейся на два десятка километров в северо-западном направлении. Сбить врага с занимаемых им высот не удалось, хотя комдив ввел в бой стрелковый и танковый полки. Но и фашисты вели себя на удивление пассивно, хотя имели хорошую возможность контратаковать обессиленные многочасовым штурмом части. Авиаразведка [98] засекла на одной из горных дорог большую колонну грузовиков и танков, которая направлялась к линии фронта. Требовалось разгадать планы противника, а для этого необходим был пленный из состава колонны или из подразделений второго эшелона. Ведь скорее всего именно им и предстоит вести, активные действия.

Учитывая сложность задачи, гвардии майор Зима дал нам на подготовку целый день. Наш командир взвода гвардии лейтенант Торшин, взяв с собой меня и командиров отделений, провел рекогносцировку на одном из наблюдательных пунктов батальона первого эшелона. В ходе ее мы наметили объект поиска - окоп, расположенный на высоте с каменным выступом на вершине. По всей вероятности, там находился командно-наблюдательный пункт противника, охраняемый группой автоматчиков и пулеметом. Чуть ближе к нам мы заметили на высоте, условно названной "Красной", огневые позиции пехоты численностью до взвода, а влево и дальше объекта для нападения - огневую позицию тяжелого пулемета.

На пути к цели нам предстояло преодолеть передний край вражеской обороны и минное поле, прикрывающее открытый правый фланг опорного пункта второго эшелона.

Учитывая это, гвардии лейтенант Торшин решил идти к КНП противника в обход, через горный массив, поросший густым лесом. Прикинув маршрут, мы поняли: испытание взводу предстоит серьезное. Десять километров по узким горным тропам, ночью - по плечу лишь крепким, выносливым людям. Но кое-какой опыт у нас имелся. Со времени похода к укрепрайону на перевале прошла неделя. Кроме того, мы были гарантированы от неожиданностей на переднем крае обороны фашистов - это внушало каждому определенный оптимизм. На первой дороге нас, конечно, не обнаружили бы, но на обратном пути боя избежать было бы невозможно. [99]

Гвардии лейтенант Торшин разделил взвод на три группы. Первая группа предназначалась для захвата "языка". Возглавить ее было поручено мне. Вторая и третья обеспечивали наши действия. Два расчета минометчиков Торшин придал одной из групп обеспечения.

Подробно объяснив, кто чем будет заниматься в момент нападения на вражеский командно-наблюдательный пункт, офицер повел нас в тыл, где находился личный состав взвода. Нас ждало тренировочное занятие, цель которого - дать разведчикам практику в действиях в торах. Нашли участок местности, схожий с тем, где нам предстояло вести поиск, не поленились отрыть несколько окопов на каждой из трех высоток. В них укрылись разведчики из первого взвода, которые имитировали противника. Гвардии лейтенант Торшин подобрал самых глазастых бойцов. Самым тщательным образом отрабатывали все: подход к обороне противника, преодоление участка минно-взрывных заграждений, нападение группы захвата на охрану КНП, взятие пленного (роль "языка" сыграло чучело, "одетое" в немецкий мундир), отход под прикрытием огня групп обеспечения, отрыв от преследования с устройством двух засад для того, чтобы взвод ушел как можно дальше в горы...

Все это повторили дважды. Торшин постоянно усложнял тактическую обстановку, от каждого бойца требовал дерзких, инициативных действий. Ведь ночью в горах в любой момент можно отстать от основного ядра группы. Значит, мы обязаны уметь вести бой и в одиночку. Пословица "Один в поле не воин" не для нас - фронтовая практика не раз убеждала, что хорошо подготовленный разведчик справится и с десятью врагами. Главное, чтобы были воля к победе, отвага и мастерство...

Занятие продолжалось с небольшим перерывом на обед до позднего вечера. Мы порядком уставали, но настроение было боевое, каждый точно знал, как он будет [100] действовать в поиске. А это всегда придает уверенность в своих силах.

После ужина и непродолжительного отдыха вышли в путь. Двигалась разведгруппа быстро. А чтобы не отставали минометчики со своей громоздкой поклажей, мы прихватили двух мулов. Эти неприхотливые, выносливые животные везли и минометы в разобранном виде, и боеприпасы. Так был использован опыт предыдущего рейда по тылам противника.

Разведдозор в составе четырех бойцов под командованием гвардии сержанта Ревина шел в 100-150 метрах впереди. В него командир взвода назначил самых выносливых, инициативных, решительных. Мы не знали, есть ли на нашем пути вражеские секреты, и были в постоянной готовности немедленно вступить в бой. Благодаря бдительности, смелости подчиненных гвардии сержанта Ревина группа без помех преодолела горный массив. А ведь в одном месте - у развилки троп - нас ждала засада. Но вел враг себя беспечно: несколько фашистов спали, трое разожгли костер и грелись. По еле заметным отблескам пламени на скале Ревин определил, что впереди кто-то есть, условным сигналом сообщил об этом Торшину. Командир, убедившись, что без стычки не обойтись (гитлеровцы перекрыли единственную в тех краях тропу), приказал бойцам двух отделений уничтожить врага холодным оружием.

Минут через двадцать путь был свободен.

...Примерно к часу ночи мы вышли к цели. Было тихо. Только в трех километрах северо-восточнее (там, где проходил передний край противника) в темное небо взлетали осветительные ракеты. Нас здесь не ждали, и это значительно увеличивало шансы на успех. Приданные взводу саперы проделали проход в минном поле, обозначив его колышками с белыми тряпками.

Первым делом каждая группа заняла исходное положение для боя. Подчиненные гвардии старшего сержанта [101] Варенова выдвинулись на опушку небольшой рощи, заняли позицию как раз напротив вражеского пехотного взвода, имея задачу прикрыть огнем действия группы захвата и обеспечить наш отход с "языком". Бойцы из группы обеспечения № 2 с ротными минометами обосновались метрах в трехстах левее, на скатах высоты, чтобы в случае необходимости подавить тяжелый пулемет и не допустить контратаки противника из ротного опорного пункта, находившегося за КНП.

К двум часам ночи мы сосредоточились неподалеку от объекта, выбранного для налета. Своих подчиненных я разделил на две группы. Шестеро разведчиков поползли к траншее, в которой находилось непосредственное охранение КНП, а я с тремя бойцами - к окопу, над которым еще днем мы заметили блеск стекол стереотрубы. Мы были от него уже в метрах пяти, когда сзади послышался шум ожесточенной схватки. Затем грянул выстрел, наперебой заговорили автоматы. Поняв, что мешкать больше нельзя ни секунды, скомандовал: "Вперед!"

В окопе было трое гитлеровцев. Двоих мы закололи, а одного, в офицерском мундире, быстро связали и потащили к черневшей на фоне горы роще, где нас дожидался гвардии лейтенант Торшин с одним из разведчиков.

Между тем ночной бой разыгрался. Наши минометчики подавили тяжелый пулемет, а бойцы из группы Варенова затеяли оживленную перестрелку с фашистами, засевшими на высоте "Красная". Это было нам на руку, так как противник сосредоточил на них все свое внимание, и мы целые и невредимые, с "языком" преодолели открытый участок местности и вскоре достигли рощи.

Группы обеспечения отходили от укрытия к укрытию, прикрывая друг друга огнем. Немцы попытались нас преследовать, но наткнулись на сильный огонь группы захвата из рощи и вынуждены были бросить свою [102] затею. Правда, потом, когда разведгруппа шла уже по узкой горной тропе, вслед за нами кинулись эсэсовцы, занимавшие оборону правее, но их ждал подготовленный заранее сюрприз. Саперы поставили с десяток снятых немецких противопехотных мин в том месте, где начиналась тропа, и эсэсовцы на них напоролись. Послышались взрывы, испуганные крики. Расстреляв вслед нам наугад по рожку патронов, гитлеровцы отстали.

В свое расположение мы вернулись без потерь и с ценным "языком" - обер-лейтенантом. Он в тот момент дежурил на командно-наблюдательном пункте. На допросе офицер, желая, видимо, произвести хорошее впечатление, взахлеб хвалил разведчиков за смелые, энергичные действия в ночном поиске.

Ведение разведки в горах требовало от нас определенных навыков в ориентировании на местности. Маршрут по карте можно было изучить только приблизительно, выдерживать точное направление по азимуту было трудно, потому что движение по прямой от ориентира к ориентиру исключалось. Порой приходилось больше полагаться на чутье, чем на карту. Выручали разведчиков и проводники. Простые пастухи, крестьяне горных деревушек, рабочие лесозаводов охотно соглашались помочь нам выйти в намеченный район. Не помню случая, чтобы кто-то из них подвел советских бойцов. Переходы по тропам, неизвестным фашистам, сохраняли нам силы, способствовали успешному выполнению боевых задач.

От поиска к поиску росло мастерство наших товарищей, увереннее становились их действия. Гвардии майор Зима пришел к выводу, что командирам разведгрупп надо давать больше самостоятельности. Тактическая обстановка при ведении боя на горно-лесистой местности значительно менялась за короткие промежутки времени. Поэтому нам обычно назначался район действий и несколько вероятных объектов для нападения. Мы сами [103] выбирали, где нанести по врагу удар, и, надо сказать, редко обманывали ожидания командиров.

Постепенно из противника горы превратились в нашего союзника. Поняли разведчики, что на горной дороге можно легко организовать засаду и даже малыми силами нанести врагу существенный урон.

Нам нравился этот вид разведки тем, что можно было неторопливо выбрать подходящий объект для нападения - по дороге идут и едут много солдат противника. Мы пропускали колонны, подсчитав количество боевых машин, грузовиков, подвод, определив направление их движения. Не обращали внимания на вражеских тыловиков, которые обычно ничего не знали. Мы ждали мотоциклистов, одиночные легковые, радийные машины. Интерес представляли небольшие группы противника, идущие к передовой. Заметив их на горном серпантине на приличном расстоянии, мы основательно готовились к бою и начинали его в самую выгодную для нас минуту. И победа была на стороне разведчиков.

Помню, один румынский пастух вызвался вывести нас по кратчайшему пути на дорогу, связывавшую Ватра-Дорней с Нэсудом и имевшую для гитлеровцев огромное значение.

Наш взвод вытянулся цепочкой по тропе, петляющей по горному склону среди низкорослых деревьев и огромных валунов. Идти легко - тщательно подогнанная одежда не стесняет движений, да и не взяли мы на сей раз минометов и пулеметов. У каждого автомат, по 300 патронов к нему да по десятку ребристых Ф-1. Продовольствия взяли на два дня - столько времени дал нам гвардии капитан Чуприн для захвата пленного из состава свежих сил противника, перебрасываемых навстречу дивизии из глубокого тыла.

Привычными стали для нас рейды по горам - ноги не дрожали, как в первые дни, в груди не кололо. Мы уже почти ни в чем не уступали пастухам, не отставали [104] от проводника, хотя он шел размашисто по узкой, в полметра всего, тропе. Мы научились определять по окружающей растительности, на какой примерно высоте находимся. Дубравы расположены до 400-700-метровой высоты, дальше тянутся к небу огромные буки, между которыми белеют родные сердцу березки, пламенеют клены, грабы. Кое-где видны и бархатные широкие листья грецкого ореха. Выше наступает царство елей и пихт.

Значит, мы достигли перевала. И точно - за поворотом тропы раскрывается величественная картина страны гор. Далеко внизу вьется серебристая нитка шоссе. В бинокль отлично видно, что дорога забита колоннами техники. Враг перебрасывает резервы, пытаясь остановить наступление советских войск. Какие части идут к фронту, где их используют - на эти вопросы разведчикам предстоит дать ответ.

Спуск занял полдня. И вот мы у шоссе. Оно протянулось по узкому карнизу над пропастью. На некоторых участках в отвесной каменной стене - расщелины, заросшие кизилом, колючим боярышником. В одной из них мы должны организовать засаду.

Посылая нас во вражеский тыл, гвардии капитан Чуприн выглядел озабоченным. "Языка" роте не удавалось взять уже более двух суток. Причину мы знали: поиски последнее время готовились торопливо, проводились на труднодоступной местности. Да и противник был у нас серьезный: отборные части из состава эсэсовской дивизии, переброшенной из Чехословакии. Давно мы не встречали таких вышколенных громил, одетых в ненавистную нам форму.

Можно, конечно, рассуждать, что есть немало других способов добыть информацию о противнике: авиаразведка, наземное наблюдение, подслушивание телефонных разговоров. Но все-таки контрольного пленного ничто не могло заменить. У нас даже говорили: "День без "языка" - неприятное происшествие, два дня - чрезвычайное [105] происшествие". Уходя в поиск, мы знали, какая лежит на нас ответственность, и твердо обещали своему командиру, что без пленного не вернемся.

Уже смеркалось, когда мы выбрали место, удобное во всех отношениях для засады - у крутого поворота дороги в густых кустах. Двое разведчиков заняли наблюдательный пункт на скале, нависшей над дорогой. С нее шоссе отлично просматривалось на добрых полкилометра. Связь с нашим НП поддерживалась с помощью электрического фонарика. Идет одиночная машина - серия световых вспышек, колонна - одиночные вспышки.

Гвардии лейтенант Торшин каждому указал огневую позицию, объяснил порядок действий во время нападения на противника. Особенно тщательно он проинструктировал разведчиков из группы захвата, в которую входил и автор этих строк. Ведь наша задача - взять в кутерьме короткого, жаркого боя "языка". Как иногда бывало? Увлекутся бойцы перестрелкой с врагом, и в результате никаких пленных. Документы с убитых собрать - это тоже неплохо, но нет ничего лучше разговорчивого гитлеровца. Бывало, с испугу такое выложит "язык", что в штабе дивизии поднималась веселая суматоха. Комдив сразу к радиостанции - сообщить об услышанном по команде в армию. Разведчики ходят орлами, принимают поздравления, кто-то советует в гимнастерке дырку вертеть - для новой награды... Хорошо! А если не рассчитаем все, как надо, опростоволосимся - ничего, кроме сочувственного "Что, милки, обратно луна?", в свой адрес не услышим.

Засада у дороги хоть и менее активный по сравнению с другими способ ведения разведки, но напряженный в психологическом плане. Проходит час, второй, третий, мимо тебя, не таясь, катит враг, ты смотришь на него через прорезь автоматного прицела, рука поглаживает холодную ребристую поверхность "лимонки", готовой к взрыву, а ничего такого, чтобы, как говорили разведчики, [106] "облегчить душу", предпринять нельзя. Видел не раз - иные мучительно переносят это вынужденное бездействие, зубами скрипят от досады, что нельзя резануть очередью по этим самодовольным, наглым физиономиям. И у меня всегда руки чесались, но сдерживался, и другие терпели.

Однако засада не принесет успеха, если среди разведчиков найдется невыдержанный человек.

- Когда ты выполняешь боевое задание, - говорил гвардии майор Иван Иванович Зима, - ты эмоции сдай на хранение старшине, вместе со своими документами... Злость к врагу всегда имей при себе, она в любом деле поможет, а нервы нам надо держать в упряжке.

Медленно тянулось время и на этот раз. У поворота горной дороги, в колючем кустарнике, мы просидели без малого пять часов, пока не дождались нужной нам одиночной машины. В сторону передовой ехал дизельный грузовик с будкой вместо кузова. С наблюдательного поста просигналили фонариком: объект для нападения подходящий. Гвардии лейтенант Торшин, посуровев лицом, подал команду:

- Приготовиться!

Один из разведчиков выскочил на дорогу в метрах пятидесяти перед местом засады и рассыпал по асфальту "орехи" - сваренные из коротких острых стальных прутков колючки. Как их ни кидай - один шип всегда вверх смотрит. Удобная штука останавливать вражеские автомобили!

И вот из-за поворота медленно выворачивает радийная машина. Хлопнули проколотые скаты - ее потянуло к обрыву. Водитель резко затормозил, выскочил из кабины. К нему бросились разведчики из группы захвата. Двое - к водителю, двое - к кабине, где сидел какой-то чин. А будку ребята на всякий случай держали под прицелом. В то время как мы боролись с фашистами, [107] которые ехали в кабине, из будки, почувствовав неладное, начали выпрыгивать другие связисты.

Ночную тишину разорвали автоматные очереди.

Потом было установлено, что бой на дороге продолжался всего четыре минуты. Мы уничтожили пятерых гитлеровцев, двоих взяли в плен. Машину сбросили с обрыва, предварительно выключив зажигание, чтобы она не загорелась на дне пропасти. Затем разведгруппа ушла в горы.

К сожалению, пленные не располагали сведениями, интересовавшими командование дивизии. Единственное, что мы сумели от них узнать, - место дислокации штаба, к которому связисты были приписаны. Пригодились и кодировочные таблицы, найденные среди прочих документов в будке. Но вопрос, какие войска перебрасываются из Венгрии на усиление вражеской группировки, противостоящей 40-й армии, оставался без ответа. Гвардии лейтенант Торшин принял решение продолжить активные действия во вражеском тылу.

Засада хороша тем, что ее не надо тщательно готовить. Необходимо только найти такое место, где наиболее вероятно появление одиночных солдат, офицеров или небольших групп противника. Находясь в засаде, разведчики в любой момент могут вступить в бой, а враг не подозревает об опасности, ведет себя беспечно. В ходе боя он обычно не оказывает упорного сопротивления, потому что растерян, находится под плотным огнем.

В горах мы чаще всего применяли этот вид ведения разведки. Условия местности позволяли хорошо замаскироваться, внезапно напасть на врага и быстро отойти с "языком". Место для засад мы выбирали у дорог и горных троп, неподалеку от источников воды, у мостов, в теснинах. Действовали ночью и днем. Вот и в тот раз вторую засаду мы организовали часов в 9 утра на проселке, ведущем в горную деревушку, где, по данным воздушной разведки, стояла какая-то часть. Правда, чтобы [108] добыть нужные сведения, нам пришлось выдержать трудный бой, но мы были довольны тем, что и задачу выполнили.

Объектом нападения стала колонна, состоящая из трех грузовиков, бронетранспортера и легковой машины. Легковушка сразу привлекла внимание гвардий лейтенанта Торшина. Не беда, что противника оказалось раза в три больше разведчиков. Внезапность нападения во многом уравновешивала силы.

B бронетранспортер полетела граната, по грузовикам ударили двадцать автоматов. Участок дороги, на котором остановилась колонна, мгновенно превратился для врага в сущий ад. Промахнуться из автомата на расстоянии 50 шагов невозможно - фашисты валились как подкошенные. Организованное сопротивление нам оказали только те, кто был в легковой машине. Очередью из нее смертельно ранило гвардии сержанта Евдокимова. Пришлось и нам открыть огонь на поражение. Из четверых офицеров уцелел только один. Его-то и взяли в качестве "языка".

Наскоро обыскали трупы, прихватили два портфеля с документами, картами. Подвели итог боя. Потери врага составили около шестидесяти убитыми, у нас - двое убито, четверо легко ранено.

Добытые нами сведения помогли командованию дивизии в организации дальнейшего наступления по северной части Трансильвании. Окончательно она была очищена от фашистов 25 октября 1944 года.

Вспоминая те осенние дни, не могу не отметить ратную доблесть бойцов из 44-й отдельной разведроты - моих боевых товарищей. За месяц действий в Восточных Карпатах мы приобрели немалый опыт ведения разведки на горно-лесистой местности, который впоследствии очень нам пригодился в Венгрии и особенно в Чехословакии. Благодаря разведчикам командир дивизии всегда располагал точными данными о противнике, о его намерениях, [109] составе. Это позволяло наносить по врагу сокрушительные удары, избегать больших потерь при штурме укрепрайонов, находившихся в полосе наступления дивизии.

Конечно, не всегда все шло гладко. Иногда горы преподносили нам неприятные сюрпризы. Так было, например, в первой половине октября, когда из-за непогоды наша разведгруппа сбилась с маршрута и почти двое суток выходила к объекту, намеченному штабом для налета. Достигнув его, мы убедились в том, что опоздали - противник за это время переместился в другое место.

Остался в памяти и рейд по вражеским тылам в верховьях реки Самош. В нашу задачу тогда входило установить расположение, силы и состав резервов противника, определить, какие танковые и пехотные части могут быть переброшены к линии фронта. В результате наблюдения и опроса местных жителей мы сумели добыть достаточно полные сведения на этот счет. Однако пленного взять не удалось. И потому нумерация вражеских частей, идущих на передовую, осталась для нас тайной.

Последний случай особенно поучителен. В рейд пошли разведчики, не имевшие достаточного опыта действий в горах. Мы имели прекрасную возможность два раза взять "языка", но в первый раз бойцам помешала усталость после продолжительного перехода по горным кручам, во второй - противнику удалось уйти от преследования. Как впоследствии оказалось, нападение мы произвели на группу альпийских стрелков, получивших хорошую подготовку еще в боях на Северном Кавказе. Это мы установили по документам, найденным у убитого фашиста.

Из той неудачи мы извлекли серьезный урок. Организовали горную подготовку для молодых разведчиков, подучили их, и дело пошло на лад.

Немало пленных, важные документы, в том числе и штабные бумаги, мы захватывали в ходе наступательных боев, которые вела наша дивизия в Карпатах. Эти [110] сведения позволяли в условиях быстроменяющейся обстановки оперативно определить степень подавления обороны противника, уточнить на местности расположение огневых средств, боевой состав и пункты сосредоточения ближайших резервов, установить направление перемещения штабов, начало отхода обороняющихся. Вот почему в атакующие батальоны часто направлялись отдельные разведывательные дозоры в составе разведвзвода, усиленного двумя-тремя пулеметными отделениями, Нередко нам придавались бронемашины, мотоциклы. Часто садились на лошадей, которые в условиях гор были незаменимым средством для передвижения.

Бойцы 2-го взвода пешей разведки неплохо проявили себя в период наступления под населенным пунктом Ресточ, расположенным на западных отрогах Карпат. Именно там мы удачно действовали в качестве отдельного разведывательного дозора, высланного от дивизии. В нашу задачу входило: установить, какой противник занимает оборону между шоссейкой дорогой Ресточ - Бая-Маре и рекой Самош, его силы, состав, возможные пути подхода резервов.

До определенного рубежа мы должны были передвигаться за боевыми порядками батальона, находившегося во втором эшелоне стрелкового полка, а затем, использовав неприкрытый стык между флангами отступающего врага, проникнуть в его тыл. Такой прием мы применяли не раз - выше я подробно описывал тактику действий разведчиков при переходе линии фронта во время наступления. Скажу только, что поздней осенью 1944 года мы располагали значительным арсеналом тактических новинок, позволявших выполнять эту непростую задачу в короткий срок и без потерь.

А делалось это так. На одном из узких участков фронта артиллерия "ставила" огневой вал, перемещая его в глубину вражеской обороны. Вслед за разрывами снарядов разведчики быстро преодолевали простреливаемый [111] с флангов коридор и, используя складки местности, уходили в тыл.

Применяли и такой прием. На каком-то одном участке пехота создавала видимость особенно активных действий, и мы без стрельбы "под шумок" уходили вперед. Главное - преодолеть район расположения вторых эшелонов, а потом разведдозор на резкопересеченной местности терялся как иголка в сене.

В горах характер предполагаемых действий врага зачастую подсказывали условия местности. Надо только уметь мысленно поставить себя на место противника. Где лучше всего занять оборону, чтобы вывести основные силы из-под удара? Конечно, на скатах высот, обращенных в сторону наступающих. По каким дорогам целесообразнее организовать отход, перебросить на угрожаемое направление резервы? По высотам, закрытым от наблюдения противодействующей стороны. На них-то и обращали мы особое внимание.

Во время одного из поисков до указанного гвардии майором Зимой рубежа мы продвигались в непосредственной близости от поспешно отступающего противника, сообщая по радио в штаб о его попытках оторваться от соприкосновения со стрелковыми полками дивизии. Ведь самое неприятное в наступлении - потерять врага, позволить ему уклониться от ударов. Не выталкивать фашистов, а уничтожать их - вот что было главное. Поэтому командиры стремились постоянно сохранять соприкосновение с частями гитлеровских войск, не давали им как следует закрепляться на промежуточных рубежах. Только это позволяло наносить гитлеровцам потери в живой силе и технике, приближало час полного разгрома военной машины фашистской Германии.

Примерно раз в полчаса наш радист выходил на связь, и мы передавали в штаб данные о действительном положении противника на местности. Было установлено, что отступление носит организованный характер, паники [112] не наблюдалось, части неплохо прикрыты от ударов с воздуха. Отход вражеской дивизии осуществлялся в основном вдоль шоссе, связывавшего Деж с Ресточем. На рубеже - изгиб реки, гора с голой вершиной - была подготовлена оборона пехотного батальона неполного состава и танковой роты. Танки находились в капонирах, вырытых на окатах высоты 77,2 южнее 250 метров от развалин хутора.

Разведвзвод полного состава, усиленный тремя станковыми пулеметами, обладал достаточной огневой мощью, чтобы в случае необходимости осуществить налет на узел связи, штаб или пункт управления. Такой вид ведения разведки мы применили, когда внезапно встретили небольшую колонну спецмашин, которая направлялась в сторону Ресточа. Охраняли ее всего шесть мотоциклистов. В результате короткого ожесточенного боя мы разгромили, как выяснилось впоследствии, подвижный узел связи армейского подчинения. Пленных, правда, взять не удалось, а документами набили под завязку четыре мешка. Но главное, разведдозор нарушил систему связи противника на небольшом участке фронта. Что это значило для фашистов в условиях отступления, догадаться нетрудно.

Активные виды ведения разведки в полосе отступающих вражеских войск (засада, налет, бой) мы применяли только в том случае, если полностью были уверены в успехе. Ведь наша основная задача - не уничтожать противника, а собирать о нем сведения. Крупные группировки мы обходили (в горах сделать это нетрудно), сообщая о них по радио в штаб дивизии. Встретив в глубине обороны промежуточный рубеж, искали брешь в боевых порядках фашистов и действовали методом просачивания.

Передвигался разведдозор перекатами от одного рубежа к другому, выбрасывая по сторонам и вперед дозоры численностью 5-7 бойцов. Ими мы охватывали всю [113] ширину коридора, в котором нам было поручено вести разведку. Основное ядро шло примерно по его центру. Если дозор замечал противника, об этом условным сигналом извещался гвардии лейтенант Торшин, после чего наш командир выдвигался к дозору и лично вел наблюдение. Это позволяло избежать неточностей при анализе действий фашистов.

...После боя с вражескими связистами мы постарались побыстрее выйти из района, где встретили их. Существовала опасность, что они успели передать сообщение о нашем появлении в тылу группировки гитлеровских войск. Если это было так, фашисты все сделают для того, чтобы уничтожить разведчиков.

Мы решили запутать следы: свернули с каменистого проселка в лес, в темпе прошли с десяток километров по узким просекам и по руслу горного ручья поднялись на 400 метров выше долины, по которой отступал противник. Там встретились с венгерскими дезертирами. Было их пятнадцать человек. Старшим они выбрали пожилого пехотинца с большими рабочими руками. Он немного разговаривал по-нашему - научился языку, когда в 1915 году попал в плен на русско-германском фронте. Мешая русские слова с венгерскими и отчаянно при этом жестикулируя, старший сказал нам, что всех их мобилизовали насильно, что война с Россией не пользуется успехом у простых венгров, что они вот уже месяц скитаются по лесам. Оружия у его товарищей не было, обмундирование выглядело потрепанным от жизни в лесу, на лицах - печать голода и лишений. Поделились мы с венграми продуктами, посоветовали им идти навстречу советским войскам и сдаться в плен. А то, неровен час, напорются на гитлеровцев или на хортистов... Видели мы по дороге немало повешенных с табличкой на груди, на которой было написано "Дезертир"...

В горах легко найти удобное место для организация наблюдательного пункта. С высот долины просматривались [114] на 8-10 километров. Наблюдению способствовали чистый воздух, однотонная окраска местности. Часа через два после встречи с венграми мы заняли НП на вершине горы, с которой как на ладони были видны две дороги, проходившие по долине реки Самош. Их особенно активно использовало гитлеровское командование для переброски резервов к линии фронта.

Дежурили разведчики на наблюдательном пункте по двое, остальные тем временем отдыхали - почти сутки мы были на ногах, а переходы по горам отнимали немало сил.

Многое может увидеть с НП опытный разведчик. Вот и на этот раз мы засекли перемещение к линии фронта двух танковых батальонов, колонны грузовых машин с пехотой в кузовах, нескольких артиллерийских подразделений. Нашу радиограмму об этом по достоинству оценили в штабе дивизии. Через полчаса над долиной показались штурмовики с красными звездами на крыльях. Они развернулись прямо над нами и на бреющем полете устремились за ушедшими на восток колоннами. Вскоре оттуда послышались глухие звуки разрывов. Как мы узнали позднее, авиация здорово потрепала вражеские резервы. А при подходе к месту ввода в бой по ним славно поработали гвардейские минометчики...

К вечеру мы вышли в район расположения корпусных резервов противника. Здесь фашисты лихорадочно готовили линию обороны. Опорные пункты они оборудовали на склонах высот, обрамляющих долину реки Самош. Большинство позиций не были еще как следует замаскированы - это облегчало нашу задачу. На карте командира взвода один за другим появлялись условные знаки, которые свидетельствовали о закопанных танках, артиллерийских батареях, установленных на прямую наводку, командно-наблюдательных пунктах, минно-взрывных заграждениях, танковых ловушках... Мы стремились поточнее определять координаты целей. Ведь от этого [115] во многом зависела точность ударов нашей авиации, залпов артиллерии, а значит, и степень подавления вражеской обороны перед атакой.

Перед возвращением к своим необходимо было взять контрольного пленного. И вновь началась охота за "языком". В результате тщательного наблюдения мы установили, что по тропе, ведущей к вражескому КНП, изредка ходят одиночные солдаты, по всей видимости, - связные. Связной - желанная добыча для разведчиков. Знает он, где, какие подразделения расположены, фамилии их командиров. Словом, зачастую связной осведомлен обо всем гораздо больше, чем иной офицер.

Место засады мы выбрали в том месте, где тропу пересекал ручей. Через него были переброшены два бревна, соединенные скобами. На берегу ручья рос огромный бук. Одна из его толстых ветвей протянулась прямо над тропой. На дерево взобрался гвардии лейтенант Торшин. Невысокого роста, гибкий, он обладал силой циркового борца. Даже в шутку бороться с Торшиным никто из нас не рисковал. Все знали, что кончится это ловким захватом и броском, после которого оставалось считать синяки да шишки.

Торшин лег на ветвь, затаился. Мы расположились в густых кустах по обе стороны тропы. Минут через сорок послышались неторопливые шаги, и на мосту показался высокий гитлеровец с огромной сумкой через плечо. Балансируя руками, он перебежал по бревнам через ручей. Тут-то наш командир на него и прыгнул, как рысь на лося. Устоял враг на ногах, только покачнулся, и неожиданно для всех нас бросился обратно. Мы, признаться, растерялись. Бежать за ним? Стрелять? Но Торшин висел на пехотинце, сдавив ему шею, и вполне можно было угодить в своего командира. К счастью, пробежал наш будущий "язык" всего метров 30, а потом споткнулся о камень и упал. Торшин ловко провел прием, а тут и мы подоспели. [116]

Пленный оказался полковым почтальоном - нес на КНП части кучу пакетов, адресованных командиру. Почтальон был намного ценнее связного. Да и пакеты представляли немалый интерес.

Как только стемнело, двинулись в обратный путь. Шли быстро, знали: данные об оборонительных рубежах в глубоком тылу противника с нетерпением ждали в штабе дивизии.

Наступление продолжалось. И как ни цеплялся враг за свои оборудованные по последнему слову инженерной науки позиции на западных предгорьях главного хребта, остановить натиск советских войск ему не удалось.

Глава шестая
Помнит нас Тисса

Венгрия. Произношу это слово и вспоминаю то хмурое октябрьское утро 1944 года, когда части нашей дивизии во взаимодействии с другими соединениями 40-й армии выбили фашистов из пограничного города Сату-Маре. Катила свои мутные от обильных дождей воды Самош, унося на запад обломки лодок, полузатонувшие понтоны, на которых пытались переправиться остатки подразделений противника, разбитых в последних ожесточенных боях на румынской земле. Перед бойцами лежала страна, которая больше трех лет вместе с гитлеровской Германией вела разбойничью войну против нашей Родины. Мы конечно же не отождествляли Венгрию Хорти с венгерским [117] народом, вдоволь настрадавшимся под двойным игом, но знали, что впереди нас ждут суровые испытания. Обманутые геббельсовской пропагандой, венгерские солдаты зачастую оказывали упорное сопротивление, но не было такой силы, которая помешала бы советским воинам совершить правое, благородное дело - вернуть людям счастье мирной жизни.

25 октября мы перешли румыно-венгерскую границу, а в первых числах ноября 1944 года достигли Тиссы - второй по величине после Дуная реки Юго-Восточной Европы. Это был бой, продолжавшийся 10 дней подряд. Части дивизии безостановочно шли вперед, сбивая заслоны противника, обходя узлы сопротивления. Мы без колебаний оставляли в своем тылу вражеские гарнизоны - их блокировали и уничтожали войска второго эшелона.

Сутками без отдыха были на ногах и разведчики. Командир дивизии гвардии генерал-майор С. П. Тимошков, месяц назад сменивший на посту убитого осколком мины гвардии генерал-майора Боброва, требовал знающих свежих "языков". В то время мне пришлось заменить раненого командира разведвзвода, поэтому не раз слышал, как выговаривал комдив гвардии майору Зиме, если очередной пленный не располагал необходимыми сведениями.

Мы старались брать офицеров, и это часто удавалось, особенно после того как стали применять прием, предложенный гвардии младшим лейтенантом Потемкиным. Заключался он в том, что разведгруппа действовала в составе одной из рот второго эшелона наступающего батальона. Мы выжидали момент, когда подразделениям первого эшелона удастся обойти противника. Здесь оставалось смотреть в оба: едва только враг начинал поспешно отступать, мы во взаимодействии с одним из стрелковых взводов врывались в его боевой порядок и отсекали место, где находился штаб батальона или, на худой конец, [118] командир роты. А дальше все было просто - дружная атака, меткий огонь, который выбивал окружение облюбованного нами фашиста чином повыше, и быстрый отход со взятым пленным. Таким образом только за день под населенным пунктом Кишварда мы захватили двух обер-лейтенантов и гауптмана.

По-иному стали проводить мы и ночные поиски. Брали трофейный автомобиль или несколько мотоциклов и при поддержке огня минометчиков проскакивали в тыл противника. Успех дела здесь решала скорость. Летели стрелой с включенными фарами. Старались забраться как можно дальше, потом технику бросали и выходили на дорогу, по которой больше всего двигалось отступающих войск противника. Там устраивали засаду.

Что только не двигалось в те дни на дорогах в тылу немецких войск. Шли танки вперемежку со стадами коров и овец, колонны автомобилей, груженных чем попало, тягачи с артиллерией, облепленные пехотинцами... Мы не обращали на них внимания - ждали легковые машины.

Вот и в тот раз, помню, взволнованно прошептал я не на ухо гвардии рядовой Николай Низельников:

- По звуку, товарищ сержант, по звуку слышу - легковушка!

Из-за плотной завесы дождя машину не видно, но звук работающего на высоких оборотах двигателя и впрямь отличается от громкоголосого дизеля.

Взяв с собой гвардии сержанта Н. Курбатова и еще одного разведчика, я вел их к дороге. Наиль достал гранату, мы залегли, и она тут же полетела под передние колеса "опеля". Взрыв был приглушен дождем. Яркая вспышка на миг выхватила из темноты блестящий радиатор автомобиля, испуганные лица фашистов за мокрым ветровым стеклом. И почти сразу в ответ - очередь из автомата. Мы тоже открыли огонь. Через пару минут все было копчено. У нас потерь не было, у немцев - трое убитых и один легко ранен. Его-то и взяли с собой, предварительно [119] перевязав плечо. Из машины прихватили оружие и портфель с документами.

* * *

Из сводок Совинформбюро мы знали, что главные события на огромном - от Югославии до Чехословакии - 2-м Украинском фронте происходят под Будапештом. Враг предпринимал отчаянные попытки, чтобы остановить советские войска. И вот случилась у нас в ноябрьские дни заминка. Полки вышли к полноводной Тиссе, но с ходу преодолеть эту серьезную водную преграду не смогли. Сказывалась усталость личного состава после непрерывных многодневных боев. Осенняя распутица мешала вовремя подвозить боеприпасы и горючее, сковывала маневр войск.

И снова послали вперед разведку. В поиск на правый берег Тиссы собрался взвод гвардии лейтенанта Максимова. Мы помогли бойцам подготовить снаряжение, проверили надувные лодки - на них разведчикам предстояло переправиться через реку. С тревогой вглядывались в изнуренные лица боевых друзей. Хотя бы одну ночь поспать, и вдвое легче будет им там, в тылу врага. Но об этом приходилось только мечтать.

Взвод ушел в ночь. Мы, выбрав место посуше, улеглись вповалку на плащ-палатках. Но спать вдруг расхотелось. С тревогой прислушивались к тишине, ставшей такой зыбкой, неустойчивой. И вдруг в том месте, где намечалась переправа, к низким тучам взлетели десятки осветительных ракет. Застучал один пулемет, второй, третий. Заухали минометы. Как мы узнали через несколько часов, лодки противник обнаружил на середине реки. Потеряв убитыми и ранеными половину личного состава, первый взвод ни с чем вернулся назад.

- Следующей ночью - ваша очередь, - сказал мне гвардии майор Зима, - но задача у вас будет посложнее...

Действительно, дело нам предстояло непростое. Взять контрольного пленного перед наступлением - это само собой. Главное - постараться захватить плацдарм и обеспечить переправу роты автоматчиков, которая должна была держаться до форсирования реки основными силами передового отряда стрелкового полка.

Гвардии майор Зима сообщил, что в случае удачи комдив обещал всех представить к награждению орденами.

В тот раз мы особенно тщательно выбирали объект поиска. Решили, что целесообразнее всего взять "языка" из расчета зенитного орудия, которое находилось примерно в полукилометре от берега. Почему не подыскали ничего ближе? Рассудили, что, если придется открыть стрельбу, это непременно вызовет панику у фашистов. Откуда им знать, сколько нас у второго оборонительного рубежа? Пошумим больше - сойдем за роту или батальон. Главное, гранат и патронов взять с собой побольше.

Нам придали радиста, чтобы могли сообщить о том, как идут дела на правом берегу. Если взводу удастся захватить плацдарм, мы должны дать об этом сигнал. Жаль, не запомнил фамилию невысокого серьезного паренька из роты связи, который пошел с нами в поиск. В ночном бою он дрался по-гвардейски - умело и бесстрашно.

Ребята из взвода конной разведки сходили на подвижной склад инженерного имущества за резиновыми лодками. Видно было, как переживали за нас товарищи, которые на этой стороне оставались. Ратный труд не просто сближает в недавнем прошлом незнакомых друг другу людей. Он роднит их, сплачивает в дружную боевую семью. Вот и тем вечером перед решающим броском через Тиссу товарищи старались ободрить нас незамысловатой шуткой, кто-то протягивал другу флягу со спиртом (вдруг выпадет искупаться, вода - лед). Бывалые разведчики [121] разъясняли молодым, как без всплесков грести на сильном течении, как уберечься в ночном бою от шальной пули - наука тут нехитрая, главное - побыстрее сойтись врукопашную.

На войне лучше учиться на чужих ошибках, чем на своих собственных. Мы тщательно разобрались, отчего не удался первый поиск, и пришли к выводу: плыть надо плотной группой - меньше опасность быть обнаруженными в момент горения факела ракеты. Переправляться решили в том же месте. Расчет здесь простой: не ожидают фашисты от нас такой дерзости. Наверняка будут вести более пристальное наблюдение выше или ниже по течению, а не здесь, у разбитой взрывом сосны.

На наше счастье вечером пошел сначала дождь, потом снег. Все окрест затянуло белесой мглой. Враг, конечно, отреагировал на такой погодный сюрприз по-своему: количество осветительных постов увеличил вдвое. Методично, раз в две-три минуты, взлетали ракеты, выхватывая из темноты черную гладь воды, кусты ракит, облепленные снегом. Время от времени открывал огонь пулемет. Подумали и о том, что сильное течение может стать нашим союзником. В случае чего оно вынесет лодки из-под прицельных очередей.

Когда под зыбким резиновым днищем нашей лодки зашуршал песок, мы сразу же выскочили на берег и развернулись в цепь, чтобы сподручнее было атаковать фашистов, если они находились здесь. Но правый берег Тиссы встретил нас тишиной. Матросов прокричал два раза филином - на этот звук пришли остальные лодки. И вот под самым носом ничего не подозревавшего противника оказались 25 бойцов. У каждого - по три сотни патронов, по 20 ручных гранат. С таким боезапасом жить можно. Веером рассыпались по мокрому песку. В 50 метрах от уреза воды обнаружили пустые окопы. Из них еще не выветрился специфический противный запах гитлеровцев. Все они ежедневно посыпали себя каким-то [122] зловонным порошком от вшей. Он-то и смердил так, что тошно было.

На пути к огневой позиции зенитного орудия мы не встретили никого. Это несколько удивило и озадачило нас. Еще вчера немцы не пропустили разведгруппу дальше середины Тиссы, а сегодня по их передовой идет целый взвод. Нет ли здесь какого-нибудь подвоха? Позднее выяснилось: оголили этот участок фронта фашисты не от хорошей жизни. Пленный потом рассказал, что за два часа до начала поиска командир пехотного полка снял отсюда роту и перевел ее на правый фланг - туда, где фашистские разведчики обнаружили на нашем берегу скопление машин с понтонами. Вот и посчитало немецкое командование важным усилить тот участок обороны. Подумали - не захотим мы второй раз подряд соваться здесь под их пулеметы.

Метрах в ста от зенитки остановил взвод, шепотом приказал бойцам рассредоточиться и занять оборону фронтом в сторону ближайшей позиции противника. Вдруг, когда мы будем хозяйничать у орудия, кто-то из немцев решит прийти расчету на помощь? С собой взял самых опытных: гвардии сержантов Матросова и Репина, гвардии рядовых Яблоневского и Низельникова. Подобрались к позиции, соблюдая все меры предосторожности, но зенитчики все-таки всполошились. Один из них, направляясь куда-то, случайно наткнулся на Ревина. Пришлось скомандовать: "Огонь!" Из пяти автоматов мы тщательно прочесали все вокруг орудия. Сразу же загремели автоматы залегших неподалеку разведчиков. Они открыли стрельбу по фашистам, которые, услышав в своем тылу такой хорошо знакомый им "разговор" ППС, выскочили из окопов. Что тут началось! Уцелевшие гитлеровцы бросились наутек, в воздух взлетели осветительные ракеты. На всем участке фронта протяженностью 5-7 километров поднялась беспорядочная стрельба.

Мы быстро осмотрели позицию и обнаружили за орудием [123] трясущегося от страха немца. Увидев нас, он поднял руки, стал что-то истерично кричать.

- Просит не убивать, говорит, трое детей у него, - быстро перевел Яков.

- Он пленный, никто его убивать не собирается, - попросил перевести я и приказал одному из разведчиков зарядить зенитную пушку. Нырнул в казенник первый снаряд из обоймы, щелкнул затвор. Ревин, вращая рукоятки подъемного и поворотного механизма, навел ствол в сторону высоты. На ней мы еще вчера разглядели опорный пункт противника. А я надавил на педаль ножного спуска... Очередь из пяти выстрелов прогремела так звонко, что у всех нас заложило уши. Цепочка трассеров пронеслась над полем и погасла на высоте. Эхом донеслись оттуда звуки разрывов. На некоторое время даже огонь стих: немцы, видимо, растерялись от неожиданности (в тылу - советская артиллерия?!), а разведчики, ничего не поняв, бросились к позиции, думая, что мы попали в беду. Потом перестрелка разгорелась с новой силой.

Мы опорожнили все заготовленные расчетом для дневной стрельбы обоймы и поспешили к левому флангу плацдарма. Во вражеские окопы полетели десятки гранат, разведчики дружно закричали: "Ура!"

Паника на войне - страшная вещь. Наверное, показалось немцам, что наступает на них не меньше батальона. Они выскакивали из окопов и попадали под очереди своих же пулеметов с высотки, где находился командно-наблюдательный пункт немецкого полка. А с тыла из-за укрытий били из автоматов мы...

Через полчаса в эфир полетело короткое сообщение о том, что плацдарм захвачен. Из штаба дивизии передали: начинается форсирование, необходимо как-то отвлечь противника от реки. Мы знали, что, когда бойцы находятся на понтонах, плотах, лодках, они беззащитны от огня.

Как отвлечь врага от переправы? Нам оставалось одно - обратить внимание фашистов на себя. Оставил я легко раненного гвардии сержанта Курбатова с пленным, приказал ему встречать наших, а сам повел поредевший уже взвод в еще одну атаку - на высоту, по которой мы совсем недавно били из трофейной зенитки. На этот раз немцы ответили плотным огнем. Чувствовалось, от испуга они отходят, их оборона стала более организованной, один из взводов, выбитых нами из окопов, сделал попытку контратаковать. Плохо бы пришлось разведчикам, если бы радист не вызвал огонь минометов, выделенных для нашей поддержки. Батарея еще вчера днем пристрелялась по всем отчетливо видимым ориентирам, поэтому первые же залпы плотно накрыли вражескую цепь. Немцы залегли.

Между тем наступало утро. Небо за спиной светлело, гасли звезды, плотный ветер разогнал тучи. Что предпринять? Пройдет еще немного времени, и фашисты разберутся, что против них всего один взвод - 19 человек. Трое погибли в ночном бою, двоих тяжело ранило, Курбатов ждал наших на берегу. С такими силами нам не продержаться и часа. Решил запросить штаб. Ответили - держаться несмотря ни на что, помощь на подходе.

Фашисты пошли в атаку. Мы подпустили их поближе, ударили из двух захваченных в ночной суматохе пулеметов. Немцы залегли и стали что-то орать.

- Кричат, не стреляйте, свои, - сказал мне Яблоневский.

- А ты крикни в ответ, что ошибка вышла, извиняемся, мол, - посоветовал я нашему переводчику.

"Переговоры" заняли минут десять. Потом фашисты встали и пошли к занятым нами окопам. Вот тут-то мы и встретили их автоматным и пулеметным огнем...

Завязался мой, пожалуй, самый трудный за всю войну бой. Отбили мы атаку, вторую. Заметили, что немцы стали обходить нас с правого фланга. В предрассветных сумерках было отчетливо видно, как перебегают они от укрытия к укрытию, накапливаясь в лощине для удара в [125] тыл. И в этот момент со стороны реки грянуло родное грозное "ура!". Рота автоматчиков, достигнув берега на плотах, с ходу атаковала фашистов.

Вскоре бойцы уже деловито занимали окопы. По занятым нами позициям стала пристреливаться вражеская артиллерия. Но и наши артиллеристы не дремали. Где-то за Тиссой раздались залпы, над головами прошелестели тяжелые снаряды, разорвались в тылу противника. Еще и еще ударили дивизионы, и вражеский огонь поутих.

- Командир! Смотри - идут! - крикнул Низельников, показывая рукой в сторону недалекого темного леса. Действительно, нас атаковали примерно две пехотные роты. Атаку отразили с большими для врага потерями. Во второй раз цепь была реже, но впереди ее шли, тяжело покачиваясь на ухабах, три тяжелых танка. Мелькнула мысль: "Только "тигров" нам не хватает! Чем их остановить?"

Ни у нас, ни у автоматчиков не было противотанковых средств.

- Эх, бутылочки бы сюда "Кто смелый!", - мечтательно протянул один из автоматчиков.

Вспомнил, видимо, 41-й год и знаменитые бутылки с зажигательной смесью "КС". Их-то и называли старые бойцы "Кто смелый!" - точно метнуть ее с расстояния десяти метров на крышу моторного отделения вражеского танка мог человек не из робкого десятка.

Но обошлись без бутылок и ПТРов. Танки конечно же заметили и на левом берегу. Командир переправлявшегося в первой волне стрелкового полка дал команду, и артиллеристы выкатили на прямую наводку 76-мм пушки. Двух "тигров" они подожгли, а последний уполз восвояси.

Под прикрытием нашего огня через Тиссу переправился сначала батальон, а потом и весь полк. Когда мы подплывали к левому берегу на своих "резинках", саперы уже приступили к сборке понтонного моста. Вскоре на [126] плацдарм были переброшены танки. 42-я гвардейская пошла вперед.

Генерал-майор С. П. Тимошков выполнил обещание. Все разведчики нашего взвода были представлены к орденам. Мне о событиях на Тиссе напоминает орден Отечественной войны I степени.

В боях на правом берегу Тиссы нашей дивизии противостояли части горнострелковой дивизии венгров. Своего противника мы, разведчики, знали хорошо. Нам было известно, что немцы не очень-то доверяли союзникам. В их памяти были еще свежи события второй половины октября 1944 года, когда более десяти тысяч венгерских солдат и офицеров сдались в плен советским войскам. Поэтому рыхлые боевые порядки венгерских частей были укреплены подразделениями гитлеровских пехотных полков. На главных направлениях были немецкие части.

Сведения о том, кто занимает перед нами оборону или контратакует нас, говорили о важности происходящих событий. Так, в ходе одного из ночных поисков мы взяли в плен венгерского капитана. Он оказался отъявленным фашистом и на допросе в разведотделе штаба дивизия молчал. Но сам факт расположения отдельной венгерской части свидетельствовал о том, что наши активные действия гитлеровское командование ждет на другом направлении. Этим не без успеха воспользовался гвардии генерал-майор Тимошков.

* * *

К исходу 20 ноября мы были в 15 километрах от реки Гернад. Насколько упорное сопротивление дивизии оказывал противник, можно судить по темпам наступления. За 14 дней мы прошли всего около 50 километров. Очень мешали продвижению частей тяжелые погодные условия. В ноябре осадки в виде дождя и снега, который сразу же таял, выпадали 16 дней. В третьей декаде грунтовые дороги стали совершенно непроходимыми для автотранспорта. [127] Подвоз топлива для танков и тягачей, боеприпасов осуществлялся преимущественно гужевым транспортом. А много ли снарядов навозишь на крестьянских подводах, если лошадей нечем кормить?

Войска были полностью лишены авиационной поддержки.

И тем не менее дивизия упорно двигалась вперед, тесня врага. Разведгруппы днем и ночью прочесывали местность перед наступающими частями, добывая сведения о противнике, отыскивая наиболее удобные для движения дороги. Мы хорошо знали, какая ответственность лежит на нас. Ведь что такое в условиях наступления предупредить, например, свое командование о готовящемся контрударе? Будут спасены жизни однополчан, а враг понесет потери, и дивизия, пусть не намного, но продвинется к рубежу, указанному командующим армией. Значит, и День Победы приблизится.

...Все началось, как мы потом узнали, с перехвата и расшифровки радиограммы, посланной из штаба одной из дивизий 8-й армии вермахта в штаб корпуса. Судя по ее содержанию, гитлеровский генерал сомневался в успехе контрудара, если полки не будут пополнены личным составом и техникой. Ответ перехватить не удалось, но было известно, что указанная дивизия являлась наиболее боеспособным соединением на нашем участке фронта. Кому, как не ей, попытаться остановить наступление советских войск на этом участке?

Для того чтобы выяснить, происходит ли пополнение частей противника свежими силами, определить, где концентрируются войска для контрудара, в каком направлении он будет нанесен, во вражеский тыл пошли несколько разведывательных групп. Одну из них поручили возглавить мне.

Для тщательной подготовки в тот раз времени не было. Уточнили у гвардии майора Зимы задачу, получили у старшины боеприпасы, продовольствие и отправились в [128] путь. Нам было приказано произвести разведку противника и местности в направлении населенный пункт Клозень - группа отдельных домов на противоположном берегу реки Гернад. Именно там, по предположению командования дивизии, мог оказаться район расположения вражеских резервов.

В поиск отправились вчетвером. Из тех, с кем довелось начинать службу в разведроте, в группе был только один - гвардии сержант Ревин. Гвардии рядовые Семин и Броневой недавно прибыли из запасного полка. Опыта у них было маловато, но стремление приобрести его как можно скорее чувствовалось во всем.

Ночами заметно подмораживало, но, несмотря на это, на нас были неизменные ватники, легкое х/б да кирзовые сапоги. Мы считали, что в тылу противника лишняя одежда ни к чему. Погреться, если замерз, можно и быстрой ходьбой, зато в рукопашной схватке с врагом ничто не помешает, не стеснит движения.

Нейтральную полосу преодолели испытанным много раз способом - с позиций стрелкового полка, которому удалось больше других продвинуться в глубину захваченной противником территории. Мы не сразу двинулись в немецкий тыл, а некоторое время двигались параллельно основной линии фронта, чтобы ввести противника в заблуждение. Знали, что, по твердому мнению немцев, разведчики должны были вести поиск совсем не так.

Шли мы, несмотря на темную осеннюю ночь, от укрытия к укрытию, тщательно обследуя местность одиночными дозорными. Прием простой: один разведчик уходил вправо, другой - влево, а двое ждали их возвращения. Затем группа в полном составе продвигалась еще на 250-300 метров, и все повторялось.

Вернувшись после одного из таких челночных поисков, гвардии рядовой Семин взволнованно доложил, что ему чуть было не довелось погреться вместе с немцами у костра. Сколько гитлеровцев в овраге, Семин не разглядел, [129] но утверждал, что очень много. Отправились мы к оврагу все вместе. Действительно, на протяжении около двухсот метров горели костры, возле которых вповалку лежали фашисты. Подсчитал, сколько горит костров, сколько примерно немцев у каждого. Выходило - перед нами не менее батальона. Что это, резерв полка или одно из подразделений части, которая составляет резерв дивизии? Обследовали это место со всех сторон, примерились, можно ли взять здесь пленного. Поняли, что без шума не обойтись. Куда ни глянь - дозоры, парные патрули.

В каждом отделении были дежурные, которые прислушивались ко всяким шорохам.

Точно определив на местности координаты батальона, я нанес их на карту. Вспомнил тактические нормативы гитлеровских войск. На какой площади обычно располагается пехотный полк? Какое примерное расстояние между батальонами? Эти цифры подсказали нам направление дальнейших действий.

Часа через два - новая удача! Двигаясь по просеке, мы услышали тревожное: "Хальт! Шиссен ауф!" Остановились, замерли, но немецкий часовой, видимо, принял нас за коз или кабанов, которых в тех краях было немало. Свернули в сторону, обошли опасное место и... наткнулись на бронетранспортер, стоявший на опушке леса. Невдалеке находился второй, за ним - третий, четвертый. Около бронетранспортеров на лапнике спали фашисты. Мотопехотное подразделение рядом с пехотным батальоном! Это уже было кое-что.

Еще через час пути мы оказались в мелколесье. Дохнуло сыростью, стали попадаться ямы с водой, и вскоре мы уткнулись в продолговатое озеро с топкими берегами. Догадался, что перед нами старое русло реки. Значит, Гернад течет неподалеку.

При получении задачи на поиск мы не уточнили способ переправы через эту неширокую, но быструю реку. Думали, найдем где-нибудь лодку. Однако, к сожалению, [130] ночью, на незнакомой местности отыскать ее не удалось. Зато обнаружили понтонную переправу, по которой одна за другой шли автомобильные колонны. Машины двигались на больших интервалах, с притушенными фарами. Подсчитали мы пропускную способность моста и хотели идти дальше, как увидели несколько грузовиков, направляющихся к переправе со стороны линии фронта. Решение пришло мгновенно. В темноте нам удалось незамеченными запрыгнуть в кузов одного из автомобилей. Так что Гернад мы "форсировали" с комфортом, лежа на набитых чем-то мягким мешках. И вдруг, когда под колесами грузовика отстучали стыки между понтонами, он остановился. Совсем рядом раздалась немецкая речь, потом заскрипел задний борт, и к нам в кузов тяжело перевалились двое в мокрых шинелях. Один из них, нащупав в темноте чей-то сапог, расхохотался и громко заговорил со своим спутником. Как я пожалел, что не пошел с нами в поиск Яблоневский! Но делать нечего. Толкнул в бок Ивана Ревина. Тот без слов все понял, осторожно вынул из чехла финку... Мы быстро управились с гитлеровцами. Из документов, которые обнаружили в их карманах, узнали, что они появились здесь только вчера. Значит, пополнение все-таки прибывает.

Вскоре мы уже шли по обочине раскисшей от непрерывных дождей дороги к объекту нашего поиска. Предположение командования дивизии подтвердилось: вражеские части готовились к проведению контратаки. Где немцы намеревались это сделать, установили разведчики из группы гвардии старшего сержанта Ваганова. Его подчиненным удалось взять в плен штабного писаря.

Наши разведданные помогли командованию сорвать замысел врага. 30 ноября 1944 года части дивизии успешно форсировали реку Гернад и устремились к городу Монай. Взяв его в ходе двухдневного штурма, дивизия после ожесточенных боев вышла 20 декабря на венгеро-чехословацкую границу. [131]

Свою задачу мы выполнили: отход группировки фашистских войск из-под Будапешта на север и северо-запад был обречен на неудачу. А соединения врага, находившиеся в северной части Венгрии и в Чехословакии, но смогли оказать ей никакой помощи. Мы с гордостью сознавали, что свое дело сделали на совесть.

Бойцы 44-й отдельной разведроты первыми из дивизии побывали в Румынии, Венгрии. Теперь перед нами была Чехословакия. С радостью готовились мы пересечь границу этой страны, потому что знали: там нас ждут добрые друзья.

Нашему командованию удалось установить связь с несколькими словацкими партизанскими отрядами, которые действовали в густых лесах на восточных склонах Словацких Рудных гор. Как мы узнали уже позже, была достигнута договоренность о взаимодействии в ходе предстоящей наступательной операции. Партизаны взяли на себя задачу в день начала наступления совершить несколько диверсий на вражеских коммуникациях. Где взорвать мост через реку, где завалить вход и выход из туннеля, устроить обвал на горной дороге... Трудно переоценить значение этого для успешных действий войск. Но у партизан было мало взрывчатки, а забросить ее самолетами не удавалось из-за непогоды. Доставить взрывчатку поручили разведчикам.

Мне, к сожалению, не удалось участвовать в той почетной для разведчика операции. К словацким партизанам пошли бойцы первого взвода. Поход начался в последних числах декабря 1944 года и продолжался 8 дней. Вернулись наши боевые товарищи, измученные многокилометровым маршем, который проходил вне дорог, по горным склонам. На обратном пути отряд обнаружили гитлеровцы. Разведчикам с трудом удалось оторваться от преследования. При движении напрямик через лес по глубокому снегу люди вымотались и взмокли, а ночью ударил редкий в тех краях двадцатиградусный мороз... [132]

Тем не менее настроение у бойцов было приподнятое. Они говорили, что побывали в партизанском отряде, как дома погостили. Словаки встретили разведчиков приветливо, отвели им лучшие землянки, устроили праздничный ужин, хотя с продовольствием у них оказалось туго. Взрывчатку, принесенную в вещмешках, обещали использовать так, чтобы фашисты на себе почувствовали, как прочна боевая дружба между партизанами и бойцами Красной Армии.

Словацкие патриоты снабдили разведчиков важной информацией об обороне противника, назвали удобные для движения войск дороги через перевалы, показали на местности, где находятся тропы, неизвестные гитлеровцам. Значение этих сведений в преддверии наступления трудно переоценить. Когда в январе 1945 года наша дивизия перешла венгеро-чехословацкую границу и нанесла удар по врагу в направлении города Плешивец, данные, собранные словацкими партизанами, помогли полкам выполнить боевую задачу в точно установленный срок и с небольшими потерями. А смелые диверсии в тылу вражеских войск вызвали затруднение в переброске резервов, в подвозе боеприпасов, воспретили отход отдельных частей.

В конце января 1945 года наша дивизия вместе с другими соединениями 40-й армии вышла в район города Брезно. Здесь, как мне потом рассказывали сослуживцы, на командный пункт пришли четверо партизан из отряда А. М. Садиленко. Впрочем, отряд этот был настолько велик, что народные мстители с гордостью именовали его соединением. По сути дела, так оно и было - в тылу фашистов в районе Брезно действовало несколько тысяч хорошо обученных, вооруженных бойцов. Воевали в партизанских бригадах и советские люди - из числа бывших военнопленных, которым удалось бежать из гитлеровских концлагерей.

Партизаны из соединения А. М. Садиленко несколько [133] раз подряд нарушали железнодорожное сообщение на участке Брезно - Банска-Бистрица. Так, 20 января в результате подрыва вражеского эшелона движение на этом участке было прервано на несколько часов. Все это, конечно, путало планы гитлеровского командования. Несколько эшелонов, груженных боевой техникой, боеприпасами, живой силой, так и не попали на фронт.

Надо добавить, что город Брезно был освобожден 28 января в результате совместных действий нашей дивизии и словацких партизан.

К сожалению, мне не довелось участвовать в тех славных событиях. О них я узнал уже весной 1945 года. 19 декабря пришлось расстаться со своими товарищами. В числе других бойцов я был послан на учебу. Уезжал с чувством не до конца исполненного долга. Приближалась пора решающих сражений, а тут надо ехать в тыл. Утешало лишь то обстоятельство, что через три месяца вернусь в родную дивизию.

Глава седьмая
Весна Победы

И вот учеба позади. До штаба дивизии, находившегося неподалеку от словацкого города Зволена, я добрался на видавшей виды полуторке. Водитель взял меня с одним условием, чтобы помогал ему вытаскивать машину, если застрянем. Весенняя дорога была разбита тысячами гусениц и колес, поэтому подпирать задний борт приходилось [134] часто. Испачкался так, что проходивший по двору дома, занятого под штаб, гвардии майор Зима едва меня узнал. А узнав, искренне обрадовался. Его можно было понять: победа в Будапештской операции давалась нелегкой ценой. Дивизия несла потери, немало бойцов недосчиталось и в 44-й отдельной разведроте. Одним словом, прибыл я вовремя.

- Устал с дороги? Нет? Тогда - за дело. Сходишь для разминки сегодня в поиск с Вагановым, а через пару дней отправим на самостоятельное задание, - сказал Иван Иванович.

Вернулся я 3 марта 1945 года. Наша дивизия к тому времени больше двух месяцев вела наступательные бои на территории Словакии. Свыше 100 километров прошли гвардейцы. Гитлеровцы оказывали отчаянное сопротивление.

- Во втором взводе пешей разведки (в нем я был помощником командира) из тех, с кем начинал службу, осталось всего пять человек, - рассказывал гвардии старший сержант Ваганов.

Он коротко перечислил, кто и при каких обстоятельствах погиб, кто ранен, представил новичков. Вздохнул мой тезка, помолчал и стал объяснять задачу, поставленную командиром роты на поиск.

К врагу мы тогда сходили удачно: никого не потеряли, приволокли с собой двух фашистов да с пяток уничтожили в короткой схватке на нейтральной полосе.

14 марта дивизия во взаимодействии с другими соединениями 40-й армии в ходе ночного штурма взяла Зволен. До начала Братиславо-Брновской наступательной операции оставалось 11 дней.

Перед нами была сильная, насыщенная инженерными сооружениями и заграждениями оборона. Мы знали, что главная ее линия проходит по правому берегу реки Грон, разлившейся в результате весеннего паводка. Достаточно сказать: только в полосе предстоящего наступления [135] дивизии мы насчитали до 15 дзотов, приспособленных для кругового обстрела, увидели глубокие траншеи, ходы сообщения. Вторая полоса обороны и тыловые рубежи проходили по рекам Нитра, Ваг, Морава. Было заметно, что подготовили их немцы с учетом сильнопересеченной, покрытой лесами местности.

Как мы поняли из задач, поставленных разведгруппам накануне нового наступления, прежде всего нашей 42-й гвардейской стрелковой дивизии предстояло участвовать в освобождении города Банска-Бистрица. Расположен он на правом берегу реки Грон, километрах в тридцати от Зволена. Из показаний пленного нам было известно, что единственный в тех краях мост заминирован. Командир дивизии решил попытаться в самом начале наступления захватить его. Этим бы решались все проблемы с переправой частей на противоположный берег Грона.

Наш взвод получил приказ: после того как левофланговый полк дивизии выйдет к реке, переправиться через нее, обойти узел сопротивления фашистов, прикрывающий северо-восточную окраину Банска-Бистрица, и нанести внезапный удар по охране моста. После этого приданные нам саперы разминируют его. Сигнал о том, что мост в наших руках, - серия красных ракет в сторону города.

Огромную сложность представляла переправа через Грон. Лодки не годились - бешеное течение сразу же унесет их далеко в сторону. Начинать бой за мост с левого берега бессмысленно - враг может взорвать его D любой момент. Долго ломали голову, как нам поступить, пока кто-то не вспомнил, как переправлялись у них в селе до войны вдоль каната, натянутого над рекой. Но каким образом натянуть канат, если на противоположном берегу противник? Саперы предложили изготовить что-то похожее на катамаран - устройство, способное под воздействием сильного течения пересечь под прямым углом [136] реку и перетянуть за собой тонкий стальной трос. Потом по нему переправится на лодке-одиночке разведчик и закрепит трос на дереве.

Поиск начался в ночь на 25 марта. События развивались точно по разработанному плану. Правда, потом не обошлось без неожиданностей. Один разведчик был ранен во время переправы, другой - едва мы высадились на правый берег. Пришлось оставить их под охраной одного из бойцов возле реки.

Пулеметный огонь становился все плотнее, а укрыться от него было негде - между местом высадки и мостом лежали луга. Слева от нас темнел лес. В него-то мы и устремились короткими перебежками.

Лес - густой, темный - укрыл нас от пулеметных очередей. В свете полной луны на ветках серебрились готовые лопнуть почки. А кто-то падал на теплую, уже прогревшуюся после холодов землю... По дороге, к которой мы вышли, одна за другой мчались машины. Видимо, фашисты перебрасывали из города Мартина, расположенного в тылу, подкрепления.

Пересекли шоссе, пошли по левому кювету к мосту...

Гитлеровское командование не без оснований считало город Банска-Бистрица ключевым узлом сопротивления в северо-западной части Словакии. С востока город прикрывали три оборонительных пояса. Дороги, ведущие к нему, обстреливались из дзотов. Но, готовясь к поиску, мы знали, что южнее и северо-восточнее города соединения 40-й армии уже захватили плацдармы на правом берегу Грона и вот-вот должны были окружить город. А наша дивизия наносила удар с фронта, и от того, как мы выполним задачу по захвату моста, зависело многое.

Метрах в двухстах от реки мы неожиданно столкнулись с группой гитлеровцев, которые шли к городу. Что главное в ночном бою? Быстрота и натиск, мощный огонь. Пусть думает противник, что перевес сил не на его стороне - у страха глаза велики. Опрокинули мы тех [137] фашистов, добежали до моста, готовые вступить врукопашную с охраной, но... обнаружили в окопах только брошенный пулемет. Перетрусили немцы, услышав в своем тылу стрельбу, и удрали. Саперы сразу же приступили к разминированию моста. Подсвечивая фонариками, они тщательно обследовали фермы, настил, нашли и перерезали провода, которые вели к ящикам со взрывчаткой. А мы дали условный сигнал ракетами и, разделившись на две группы, легли в оборону по обеим сторонам моста.

Через полчаса на правый берег Грона непрерывным потоком пошли стрелковые и танковые подразделения.

Утром 24 марта полки дивизии достигли окраин: города Банска-Бистрица. Начались упорные бои за каждый квартал. Горячий свинец хлестал почти из каждого подвального окна, с чердаков. Улицы были перегорожены баррикадами.

К тому времени гвардейцы имели богатый опыт боев в населенных пунктах. Созданные накануне штурмовые группы численностью до усиленной роты выкуривали врага из домов. В одной из таких групп довелось действовать и нашему взводу. А к вечеру наша штурмовая группа во взаимодействии с другими очистила от противника железнодорожный вокзал.

Какой урок мы вынесли из того боя на городских улицах? Для достижения успеха необходимы прочная локтевая связь и надежное взаимное огневое прикрытие. Лучше всего действовать, как в рукопашной - парами, все время наблюдая друг за другом и контролируя действия противника вокруг себя и своего напарника в радиусе 25-50 метров. Надо предупреждать товарища, если думаешь бросить гранату, отсекать от него автоматным огнем врага, быть в постоянной готовности оказать ему любую помощь. И он должен действовать так же - тогда будет больше шансов самим уцелеть и врага уничтожить. При стычке с противником внутри многоэтажного дома мы знали: хозяин положения тот, кто сумел захватить [138] лестницу. Поэтому бойцы в первом броске старались прорваться как можно выше, а потом методично выбивали фашистов с этажей. Здесь был учтен и психологический момент. Когда гитлеровцев теснили снизу вверх, они понимали, что деваться им некуда, и сопротивлялись до последнего патрона. А когда бой распространялся сверху вниз, враг чаще всего покидал здание. Бороться с ним на улицах становилось конечно же легче.

Бои на улицах Банска-Бистрицы были нехарактерным эпизодом для действий разведчиков. С нас никто не снимал главной задачи: своевременно обеспечивать командование дивизии достоверной, исчерпывающей информацией о противнике. Как только город был освобожден, разведгруппы ушли по направлению к населенному пункту Кремниц, также превращенному врагом в сильный узел сопротивления. Дело осложнялось тем, что здесь были взорваны все туннели, по которым проходили железные и шоссейные дороги. Пришлось нам отыскивать обходные пути - через горные перевалы. В этом разведчикам очень помогли местные жители.

...Мы двигались по узкой лесной дороге. До Кремница было еще километров 15 незнакомого пути. Неожиданно из чащи вышли четверо мужчин в крестьянской одежде. Встреча была самой дружеской. Мешая словацкий язык с русским, крестьяне выразили твердую уверенность в том, что этой весной с Гитлером мы покончим и вся Чехословакия станет свободной. Потом из торопливо развязанного мешка на свет появились бутылка вина, шмат сала, круглый хлеб, несколько луковиц... От спиртного мы отказались, а перед соблазном перекусить не устояли. Я спросил у одного из словаков, на вид самого старшего, как пройти к Кремницу, чтобы не встретиться с фашистами. Наши новые знакомые согласились провести нас через горы. Они отлучились на несколько минут и появились вооруженными. У старшего на плече висел немецкий автомат, у остальных - винтовки. На наш вопрос, [139] не партизаны ли они, словаки, весело прищурившись, ответили, что днем они крестьяне, а по ночам партизанят.

Дорога с проводниками оказалась вдвое короче. По разведанному нами маршруту прошла вся дивизия. И уже в ночь на 3 апреля она сосредоточилась на правом фланге немецкой обороны неподалеку от города. К утру совместным штурмом трех соединений Кремниц - важный узел сопротивления фашистских войск на южных склонах хребта Великая Фатра - был взят.

Не могу не рассказать о том восторге, с каким жители словацких городов и сел встречали войска Красной Армии. Нам по славянскому обычаю протягивали хлеб-соль, предлагали умыться с дороги и держали наготове белоснежные, вышитые полотенца. Нас упрашивали отведать фруктов, которые выносили на огромных подносах из каждого дома. Бойцов наперебой приглашали в хаты, где уже стояли накрытые столы. Девушки дарили нам свои песни.

Еще в Румынии мы стали выезжать в поиски на лошадях, хотя и считались взводом пешей разведки. Верхом было удобнее действовать в горно-лесистой местности. Случалось, наши кони ранили ноги. В Словакии крестьяне сами предлагали разведчикам заменить больных лошадей здоровыми. А для сравнения скажу, что в Венгрии тамошние кулаки-богатеи, чтобы не достались лошади русским, выкалывали животным глаза. Бедняки же были в основном без тягла и помочь нам ничем не могли. Факт на первый взгляд незначительный, но говорит он о многом.

* * *

Наступление продолжалось. Темп его составлял 25-30 километров в сутки. Если принять во внимание, что двигались войска по горам и повсюду встречали прочную [140] оборону противника, это не так уж и мало. В начале апреля наша разведгруппа устроила засаду неподалеку от города Превидза. Нам нужен был "язык" из состава гарнизона города. Посылая взвод на задание, гвардии майор Зима подчеркнул, что рядовой из обозной команды его не устроит, а офицер будет как раз кстати.

- Офицер так офицер, - сказал на это гвардии сержант Наиль Курбатов, хотя мы знали, что ему вовсе небезразлично, кого брать. Фашистских офицеров он особенно ненавидел. В 1942 году Наиль раненым попал гитлеровцам в плен и почти год находился там. Подметил он: рядовые немцы мучили пленных, так сказать, по долгу службы, особо себя этим не утруждая. А гитлеровские офицеры - из-за склонности к садизму, находя в пытках и издевательствах острое удовольствие.

В поиск за вражескими офицерами Наиль ходил охотнее - вел им свой счет. И на этот раз настроен он был решительно. Видимо, каждому запала в душу беседа, которую провел с нами перед поиском начальник политотдела. От него мы узнали, почему так важно побыстрее выбить фашистов из района, расположенного между городами Превидза и Тренчин. Здесь были расположены многочисленные заводы и фабрики, которые в огромных количествах производили взрывчатые вещества и боеприпасы для вермахта. В артиллерийско-технических мастерских немцы ремонтировали пушки и самоходные орудия. Авторемонтный завод в Тренчине занимался восстановлением танков. Конечно же без всего этого оставаться гитлеровцам не хотелось. Вот почему так цеплялись они за каждый клочок земли на подступах к Превидзе.

Вышли к шоссейной дороге, связывающей город с Братиславой. Гвардии старший сержант Ревин предложил устроить засаду около моста над железной дорогой. Тщательно обследовали местность вокруг, наметили пути отхода, распределили между собой обязанности. Прежде всего подготовили толстый канат. Один его конец крепко [141] привязали к дереву, натянули, примерили, хватит ли длины каната до дерева на противоположной стороне дороги.

Мимо нас то и дело с ревом проносились грузовики с пушками на прицепе, с кузовами, набитыми вражескими солдатами. Грохотали траками по бетонке самоходки и танки, катили громоздкие бронетранспортеры. Мы подсчитывали, сколько в каком направлении прошло войск, и до боли в глазах вглядывались в темноту, отыскивая свет одной низкорасположенной фары. Кто ездит на одиночных мотоциклах? Офицеры связи - то, что нам было нужно.

Далеко за полночь вдалеке послышался тарахтящий звук. Затем по стволам сосен заплясал желтый луч. Мотоцикл! В мгновение канат туго натянут над полотном дороги. Удар! И двое в черном обмундировании распластались около кювета. Мотоцикл был, как перышко, отброшен в кусты.

Не мешкая ни секунды, мы подхватили немцев, унесли их в лес. Через несколько минут пленные пришли в себя. По документам оказалось, что один из них был обер-лейтенантом, офицером связи штаба 8-й армии. Гвардии рядовой Яблоневский сразу же приступил к допросу. Ошалевший от всего происходящего с ним, обер-лейтенант рассказал, что ему было поручено доставить пакет в часть, которая находилась в южном секторе обороны Превидзы. Эту задачу он выполнил и катил обратно в штаб армии. По словам офицера, он помнил отчетливо расположение на месте оборонительных укреплений. Значит, взяли того, кого надо. Через несколько часов мы привели пленных в расположение роты. В результате командование дивизии получило ценные сведения об обороне противника на подступах к Превидзе.

К вечеру следующего дня город был полностью очищен от врага. Части дивизии вновь пошли вперед по заболоченным [142] поймам разлившихся рек, через завалы и минные поля, в обход узлов сопротивления фашистов.

С 13 апреля до конца войны наша 42-я гвардейская стрелковая дивизия вела боевые действия в составе 53-й армии 2-го Украинского фронта. В ее рядах мы участвовали во взятии города Годонин, расположенного на правом берегу притока Дуная - реке Морава. Запомнилась мне та победа тем, что жители Годонина встретили советские войска звоном колоколов. В грузовик, в котором ехал наш взвод, летели букеты подснежников. Люди улыбались нам, размахивали красными флажками, отовсюду гремело "Слава Красной Армии!".

Темп наступления был высоким. Войска безостановочно шли днем и ночью, зачастую смело вступая в бой с превосходящими силами противника. Мораву дивизия преодолела в темное время суток, не дав противнику как следует закрепиться на ее правом высоком берегу. Хочу отметить, что удобное для переправы место нашли мы, разведчики.

Со второй половины апреля все чаще в приказах, отдаваемых комдивом, и в разговорах между бойцами звучало короткое слово - Брно. Каждый из нас знал: взятие этого крупного города открывало путь на Прагу.

Штурм Брно - славная веха в боевой летописи нашей дивизии. После того как советские войска форсировали Мораву, немецкое командование создало вокруг Брно несколько оборонительных рубежей. Особенно мощные укрепления были возведены на берегах Свитавы и других рек. Из показаний пленных нам было известно, что обороняют город эсэсовские части, собранные для этого по всей Чехословакии. Много было здесь у врага танков, артиллерии, в том числе и крупных калибров.

Откуда у командования появились такие данные? Часть важных сведений добыли бойцы 44-й отдельной разведроты. Разведывательные группы побывали в юго-восточных [143] предместьях Брно, взяли несколько "языков". Одну из них доверили возглавить мне.

Ночью приметы весны неброски. Мягче стали ветки деревьев - это чувствовалось, когда они касались лица. Ветерок стал теплее, смелее пели птицы в лесу. Полз я по-пластунски, перебираясь через открытое место, и чувствовал, как пахнет молодая трава, и от этого запаха, знакомого каждому деревенскому человеку, было приятно на душе.

Линия обороны фашистов проходила по окраине предместья. Улицы были перегорожены баррикадами из мешков с песком, каменные дома представляли собой многоярусные оборонительные сооружения, подвалы строений стали дотами. Сторожевые охранения противник выставил метрах в трехстах от своих передовых траншей - на небольших возвышенностях, покрытых садами. Одно из них мы наметили в качестве объекта поиска.

Взять пленного оказалось труднее, чем мы предполагали. Гитлеровцы были настороже. Очень часто взлетали ракеты, и от них становилось светло как днем. В окопах переговаривались - значит, все на ногах. Решил отвлечь врага. Трое разведчиков из группы обеспечения поползли вправо и расположились напротив соседнего поста. Еще вечером я договорился с минометчиками, чтобы они но нашему сигналу обстреляли фланги позиции, на которой предстояло действовать разведгруппе. Сигнал - зеленые ракеты в направлении целей.

Вот они глухо хлопнули в вышине, залив участок вражеской обороны изумрудным светом. И тотчас же за спиной ударили залпы. Открыли огонь из автоматов и бойцы из группы обеспечения. Немцы, естественно, подумали, что нападение совершено там, где запели над их траншеями пули, взорвались мины. Этим мы воспользовались: без помех подползли к окопу, в котором находился пулемет, и дружно навалились на фашистов. Двоих [144] уничтожили холодным оружием, а одному "предложили прогуляться" до штаба дивизии.

Во время одного из поисков мы встретились с разведчиками партизанского отряда "Мститель", который действовал неподалеку от Брно. Партизаны попросили провести их в расположение советских войск. Зачем - не сказали. Военную тайну чехословацкие патриоты хранить умели. Впоследствии оказалось, что передали они командиру дивизии карту с нанесенной дислокацией вражеских частей, занимавших оборону южнее и юго-восточнее Брно.

Последний поиск перед штурмом этого крупнейшего административного и промышленного центра Чехословакии состоялся в ночь с 22 на 23 апреля. Гвардии майор Зима приказал разведгруппе, возглавить которую поручил мне, взять контрольного пленного из опорного пункта, прикрывавшего участок железнодорожной магистрали Брно - Вена. Запомнился нам тот поиск и тем, что вместо одного "языка" мы привели сразу пять. А дело было так.

Достигнув траншеи боевого охранения, мы увидели, что в ней никого нет. Даже растерялись вначале - еще вечером, ведя наблюдение с НП полка, обнаружили здесь нескольких гитлеровцев. Поворачивать назад? Решил попробовать взять пленного на первом оборонительном рубеже.

Ползком и короткими перебежками преодолели триста метров, отделявшие нас от вражеских окопов. Неподалеку от них, в неглубокой лощине перевели дух, прислушались. На передовой тихо. Ни выстрела, ни осветительной ракеты... Впечатление было такое, что попали мы в сонное царство. Подкрались к окопу, спрыгнули в него. Гвардии рядовой Николай Низельников с двумя разведчиками сразу же занял оборону, блокируя возможный подход немцев слева, а мы с гвардии сержантом Ревиным пошли вправо, туда, где еще вечером заметили блиндаж. [145]

По пути к нему обнаружили пулемет без прислуги. Было чему удивляться! Обычно немцы ни на миг не отходили от оружия. Вот и вход в блиндаж. Осторожно приоткрыл дверь. Взгляду открылась такая картина: двое сидели у стола, в свете свечи лица их выглядели утомленными, угрюмыми. Четверо спали на нарах. Год назад я бы, не раздумывая, швырнул в блиндаж гранату и потом уже стал искать среди уцелевших фашистов "языка". Но сейчас, в апреле 1945 года, делать этого не стал. Открыл дверь пошире и, держа автомат наизготовку, шагнул в круг света. Следом вошел Ревин.

Увидев нас, оба немца как по команде встали и подняли руки. Странное дело, они даже не испугались. Наоборот, тот, кто был постарше, несмело улыбнулся.

Ревин пересек блиндаж и стал будить остальных. Трое поднялись без фокусов, а высокий, здоровый ефрейтор выдернул откуда-то из-под шинели, которая лежала вместо подушки, пистолет. Иван опередил фашиста - ударил его прикладом автомата.

- Вир - фольксштурм, - сказал один из немцев, показывая на себя, - эр - эсэсман, - добавил, ткнув пальцем в упавшего.

С приходом Яблоневского выяснилось, что немецкое командование в первые окопы посадило фольксштурмистов, приставив к ним в качестве командиров эсэсовцев. А вторую линию занимал батальон СС. Утром следующего дня мы разглядели, что троим пленным было далеко за 60, а двоим не исполнилось и 16 лет. Вот кого бросал Гитлер в бой, пытаясь остановить наступление советских войск в Чехословакии.

23 апреля в 10 часов 30 минут воздух потрясли залпы артиллерии. Вперед пошли танки и пехота. Оборона на переднем крае противника была смята. Развивая наступление, в прорыв устремились танкисты из 6-й гвардейской армии. Мы в этот момент находились неподалеку от командно-наблюдательного пункта дивизии и хорошо видели, [146] как сотни бронированных машин, расстреливая врага в упор, атаковали узлы сопротивления в оперативной глубине обороны фашистов...

Два дня и две ночи шла ожесточенная борьба на подступах к Брно. Мои сослуживцы занимались своим обычным делом: вели разведку укреплений противника в полосе наступления дивизии, занимались сбором сведений о вражеских резервах, которые были на подходе к полю боя, изучали местность, искусственные и естественные препятствия... Наш разведвзвод помогал пехоте выкуривать гитлеровцев из рабочих кварталов Брно на его южной окраине. Рядом с нами, плечом к плечу, дрались чехословацкие партизаны, примкнувшие за день до этого к штурмовой группе. Были они храбрыми, умелыми бойцами. Многие из партизан до войны жили здесь, работали на брновских фабриках и заводах. Отлично зная все проходные дворы, они выводили нас на фланги и в тыл вражеских опорных пунктов, помогали ориентироваться в лабиринте узких улиц. Вскоре город был очищен от врага, и вновь столица нашей Родины салютовала войскам 2-го Украинского фронта, одержавшим блистательную победу.

В Брно части 42-й гвардейской стрелковой дивизии пробыли ровно один день. 28 апреля колонна грузовиков с пехотой в кузовах устремилась по шоссе на северо-восток. Впереди ее на мотоциклах и трофейном бронетранспортере двигался разведывательный дозор - второй взвод нашей роты. Лица приятно обдувал теплый весенний ветерок. Настроение у всех было приподнятым.

Путь наш лежал к тому месту, где 140 лет назад произошло знаменитое Аустерлицкое сражение. Тогда тут сошлись войска Наполеона и чудо-богатыри Кутузова. Сейчас наступал и наш черед показать силу русского оружия.

На Праценских высотах я стал свидетелем искреннего интереса советских бойцов к делам наших героических [147] предков, к истории нашей Родины. Неподалеку от памятника русским воинам, павшим в Аустерлицкой битве, находился небольшой музей, экспонаты которого рассказывали о событиях 1805 года. Фашисты оборудовали в домике артиллерийский наблюдательный пункт. Видимо, рассчитывали они на то, что по святыне ратного мужества русского народа наши войска огонь открывать не станут. Правильно, конечно, рассчитывали, да не учли, что наступают на них правнуки тех, кто 140 лет назад стоял здесь насмерть. Разведчики из 242-й стрелковой дивизии среди белого дня пробрались в тыл противника, выбили гитлеровцев из музея и обороняли его до подхода наших войск.

Пражская наступательная операция началась для 42-й дивизии 8 мая - за день до Победы. Противник отчаянно сопротивлялся. Тысячами жизней заплатила Германия за авантюристическую политику правительства Деница, которое отдало группе армий Шернера приказ пробиваться на запад к американцам. Наша дивизия в в составе других соединений 53-й армии совершила марш из-под Брно под Прагу. Надо было отрезать врагу отход в западном направлении, помочь чехословацким патриотам, поднявшим в Праге восстание против ненавистных оккупантов.

Впервые за всю войну от нас, разведчиков, гвардии майор Зима не требовал "языков". Они были уже не нужны. Стремительно передвигаясь на северо-запад, части дивизии расчленяли боевые порядки противника, окружали их и принуждали к массовой сдаче в плен.

Много лет спустя люди будут петь: "Последний бой - он трудный самый..." Уверен, если б воины знали, что ведут свой последний бой, он действительно показался бы самым трудным за всю войну. Но знать этого мы не могли, и последний наш бой ничем не отличался от предыдущих. 8 мая, где-то около полудня, 2-й взвод пешей разведки пресек попытку противника прорваться на запад. [148] Бойцы действовали, как всегда, умело и мужественно. Никто не думал о том, что вполне может оказаться последним убитым в роте. Мы метким огнем сдержали натиск эсэсовцев, которым, по всей видимости, терять было нечего. Боясь справедливого возмездия, фашисты намеревались укрыться от него под крылышком американцев. Не вышло. Остановили гитлеровцев, а затем контратаковали, рассеяли на мелкие группы и уничтожили.

Еще одной братской могилой стало больше на территории Чехословакии - двое разведчиков погибли. Похоронили их с воинскими почестями.

Вечером 9 мая бойцы нашей разведроты разрядили в воздух автоматы, салютуя долгожданной Победе. А 12 мая мне посчастливилось наблюдать, как капитулировали последние части группы армий "Центр". Несколько разведчиков на грузовике с пушкой на прицепе прибыли в район населенного пункта Костелиц, где находился штаб эсэсовской дивизии. Заняв на всякий случай оборону у перекрестка дорог, неподалеку от окраины городка, мы стали ждать. Часа через два увидели колонну немцев, направляющуюся к нам из Костелица. По шесть в ряд шли по шоссе те, кто долгих четыре года был злейшим нашим врагом. Шли хмурые, небритые, в расстегнутых мундирах, без оружия и знаков различия.

Целый день мы направляли колонны к местам расположения лагерей для пленных. Все порядком устали. Да и надоело смотреть на фашистов. Мысли были уже о другом. О мирной жизни после такой тяжелой войны, о тех, кто ждал нашего возвращения на Родину. А мимо нас, поднимая тучи пыли, тянулись бывшие завоеватели Европы. В нагретом воздухе лениво полоскались простыни, укрепленные на палках, в кюветах лежали горы оружия, которое никогда больше не будет стрелять.

В хлопотах по приему пленных я как-то не осознал, что с этого дня больше никто не скажет нам: "Слушай боевой приказ!" Смысл происходящего дошел до меня под вечер, когда мы с гвардии старшиной Веселовым увидели очень символическую сцену.

По пустынной улице Костелица брел отставший от своих немецкий пехотинец. Вдруг он остановился, огляделся по сторонам и быстро поднял с земли железный крест - высшую награду бывшей гитлеровской Германии. Еще два шага, и снова нагнулся немец, поднял несколько крестов. А потом он остановился как вкопанный. Перед ним лежала груда самых различных орденов, медалей, знаков отличия... Постоял, постоял солдат бывшего вермахта около этой бижутерии, достал из кармана кресты, бросил их в кучу, плюнул и торопливо зашагал по дороге. Вот тогда-то до конца поняли мы, что войне настал конец.

Глава восьмая.
Москва, 24 июня...

Чем мне запомнились первые дни после капитуляции вражеских войск под Прагой? Необычной, звонкой, какой-то торжественной тишиной. Не грохотали взрывы, не гремели по дорогам гусеницы танков. Вместо привычной автоматной перестрелки слух ловил птичий гомон. Радовала сердце первая листва на деревьях, дружная зелень озимых на полях...

Разведчики неторопливо обживали новое место. Рыли просторные землянки, обшивали их тесом. Когда меня вызвали в штаб дивизии, мы с гвардии старшим сержантом Ревиным как раз делали заготовки из досок. Отряхнул свежие опилки с гимнастерки, почистил сапоги и отправился знакомой тропой между соснами-великанами.

- Вам, товарищ Перегудин, оказана высокая честь, - сказал начальник штаба, когда я вошел в его палатку и представился. - На Параде Победы, который состоится в Москве, вы понесете Боевое Знамя нашей дивизии...

Не берусь описывать чувства, которые нахлынули после того известия... Вспомнилось, как в самые торжественные минуты нашей военной жизни, после побед в жарких сражениях проплывало Боевое Знамя перед строем, как поднималась в те мгновения в душе волна гордости за принадлежность к славной боевой семье гвардейцев...

На Парад Победы от дивизии ехало семь человек - представители всех полков и бригад. А старшим среди нас комдив назначил Героя Советского Союза гвардии майора Ивана Ивановича Зиму - нашего "главного разведчика". На сборы дали всего один вечер. Что началось в роте, когда товарищи узнали о поездке в Москву! Первым делом они критически осмотрели мое обмундирование. И хотя знали все, что приоденут нас перед парадом как следует, один вручил мне хромовые сапоги первого срока службы, другой - новую гимнастерку... От этого простого, искреннего проявления армейской дружбы к горлу подкатил тугой комок. А разведчики советовали, что первым делом посмотреть в Москве, как держаться при встрече с высоким начальством. Гвардии старшина Веселов порекомендовал приналечь на строевую, объяснив при этом, что весь мир будет смотреть на нас, представителей Красной Армии, и надо выглядеть молодцом.

Утром следующего дня части дивизии были построены для торжественных проводов нашего Боевого Знамени на Парад Победы. Под праздничные звуки оркестра Знамя вынесли на середину строя и вручили его мне. Командир дивизии обратился к воинам с речью. Он напомнил о боевом пути соединения, подчеркнул, что гвардейский стяг звал воинов на подвиги во имя Родины. И в Москве на Красной площади Боевое Знамя дивизии будет олицетворять собой героизм, отвагу гвардейцев, могучую силу победившего советского народа.

Слушал эти проникновенные слова, и перед глазами вставали картины сражений, в которых участвовал, мои друзья, не дожившие до этого счастливого дня. Не только тех, кто стоял в шеренгах здесь, на лесной поляне, под Прагой, доверили нам представлять на параде, но и павших в боях за Родину: генерал-майора Боброва, ротного - гвардии капитана Белова, нашу отважную Лену. И еще многих товарищей, которые лежали в братских могилах.

Перед отъездом гвардии майор Зима принял под расписку объемистый тюк. В нем находились штандарты и знамена разбитых нашей дивизией фашистских частей. Закончили они свое бесславное существование на брусчатке Красной площади перед Мавзолеем В. И. Ленина.

Одно из знамен, помеченных свастикой, всего три недели назад захватили бойцы 44-й отдельной разведроты.

А случилось это так. На шоссе мы увидели несколько грузовиков. В кювете догорал "опель". Вокруг машин залегли фашисты и вели такой сильный огонь из автоматов и пулеметов, что головы нельзя было поднять.

- Помогите, ребята! - обратился к нашему взводному старший лейтенант - командир стрелковой роты. - Целый час возимся. И чего они уцепились за эти грузовики?

Оценив обстановку, гвардии старший лейтенант Торшин понял, что наши пехотинцы наткнулись на штаб какой-то вражеской части. Большинство перебегавших от укрытия к укрытию фашистов были офицерами. Среди грузовиков мы разглядели штабной автобус, предназначенный для отдыха высоких чинов в полевых условиях. [152]

- Поможем пехоте, Перегудин? - обратился ко мне командир. - Обойди с хлопцами гадов с тыла, вон там, за поворотом дороги...

Взяв с собой шестерых разведчиков, я выполнил приказ Торшина. Мы ползком преодолели метров триста и почти в упор ударили по фашистам из автоматов. В этот момент в атаку поднялись стрелковая рота и остальные разведчики.

...Мы прорвались к штабному автобусу. Из него отстреливались двое офицеров. Пришлось кинуть в дверь ручную гранату. После взрыва я забрался в салон и там увидел эту иссеченную осколками бархатную тряпку. Сразу и не понял, что это вражеское знамя, под которым гитлеровцы совершали свои злодеяния: грабили и убивали, жгли и разрушали. Пинком вышвырнул его на асфальт.

- Не бросай! - сказал Торшин, - отдадим его в штаб. Авось пригодится.

Пригодилось...

В венгерском городе Мишкольце собрались все бойцы и командиры 2-го Украинского фронта, назначенные в парадный расчет. Начальник, штаба фронта генерал-полковник М. В. Захаров вручил мне ордена Славы I степени и Отечественной войны I степени.

- Ничего что поздно, зато сразу два, - пошутил он, прикрепляя награды к гимнастерке, - вот сейчас и по Москве не стыдно пройтись.

Вечером того же дня состоялись проводы участников парада. Нас ждали сверкающие свежей краской вагоны, удобные, на четырех человек купе. Заиграл оркестр, и поезд медленно отошел от перрона вокзала, который несколько месяцев назад мы брали штурмом, выбивая из пристанционных построек эсэсовцев.

Днем и ночью без остановок, по "зеленой улице" шел наш состав. Мелькали за чисто вымытыми вагонными окнами города и села. Жизнь брала свое: зеленели изумрудом [153] первых всходов поля, сады стояли в белом кипении цветов. Приветливо улыбались нам люди. После Чопа бойцов стали встречать букетами весенних цветов, музыкой. Вглядывались в окна вагонов чьи-то матери, жены, надеясь разглядеть среди бойцов своих сыновей, мужей. Около них стояли дети с серьезными не по возрасту глазами.

И вот длинная дорога позади. Поезд прибыл на Киевский вокзал столицы. Раздалась команда: "Выходи строиться!", и вторая: "Расчехлить Знамена!" Упругий ветер расправил тяжелый шелк полотнищ, подхватил гвардейские и орденские ленты... Оркестр заиграл марш, и колонна 2-го Украинского фронта двинулась по Большой Дорогомиловской, по Арбату, Садовому, Тверскому бульварам в направлении Сокольников.

Было часов шесть утра, но на московских улицах мы увидели много людей. Гремела медь военного оркестра, раздавалась мерная поступь войск, плыли алые знамена. А кто шел в стройных колоннах! Лучшие из лучших, все как на подбор рослые, крепкие. На гимнастерках сверкали ордена.

- Милые! - шептали женщины. - Мы вас четыре года только на картинках в газетах видели... И вот вы идете... Живые!

Когда мы поворачивали с бульвара на улицу Кирова, колонна внезапно остановилась, хотя команды на это никто не давал. Воины оказались в тесном кольце людей, которые, видимо, шли с ночной смены. Начались крепкие объятия, у рабочих навертывались слезы радости. Москвичи встречали победителей, и были те минуты высшим проявлением любви советского народа к Красной Армии, гордости за нас, фронтовиков.

Тренировки проходили на площади перед входом в парк Сокольники, вначале с утра до обеда, а потом по ночам. Дело в том, что посмотреть на нас каждый день собиралось столько людей, что заниматься строевой подготовкой в составе сводного полка было попросту негде. Вот и принял Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский решение тренироваться в полночь. Электрики установили дополнительные светильники, прожектористы привезли свои "фабрики света" - на площади стало как днем.

Целый месяц отрабатывали мы четкий строевой шаг, учились держать равнение в шеренгах, а 36 знаменщиков, в том числе и я, - красиво, ровно нести Боевые Знамена полков, бригад, дивизий 2-го Украинского фронта. Многих из них я знал. Ведь знаменосцами часто были разведчики. И это, по-моему, справедливо. Кто охранял Знамена в боевой обстановке? Разведчики. У кого на гимнастерках тесно от наград? У разведчиков.

На первой же тренировке, во время перерыва, ко мне подошел высокий, по-богатырски сложенный старший сержант. На груди - восемь боевых орденов.

- Смотрю, лицо как будто знакомое, - начал он. - И где мы с тобой встречались?

Потом вспомнили - еще в Молдавии. Возвращались мы из поиска. Настроение у всех приподнятое - никого не потеряли, задачу выполнили. И вдруг - стрельба поднялась. Прислушались. Огонь вели из ППШ. Решили помочь братьям-славянам. Подобрались осторожно и ударили по врагу с тыла. Выручили мы, оказалось, разведчиков из соседней дивизии. Не повезло им. Только начали поиск и наткнулись на гитлеровцев. Пришлось принять бой.

С другими разведчиками встречался в более "мирной" обстановке - на армейских сборах по обмену опытом. Рассказывали мы друг другу, как действовали в тылу врага, делились приемами сбора информации о противнике. Польза от тех мероприятий была немалой. Кое-что из опыта, накопленного в других соединениях армии, мы успешно применяли в своей практике.

Участники парада были искренне тронуты теплым вниманием москвичей, их заботой о всех мелочах нашего быта. В увольнение мы ходили каждый вечер, и внизу, в вестибюле здания, нас всегда ждали билеты на самые интересные спектакли московских театров. Еду готовили повара из лучших ресторанов. На столах было все, что душа пожелает. В первое время мы, привыкшие к обильному фронтовому пайку, не очень-то обращали внимание на это изобилие. А потом, когда узнали, что жители Москвы до сих пор питаются более чем скромно, по карточкам, стали смотреть на заставленные деликатесами столы по-другому. Многие из нас после обедов, ужинов выходили из столовой со свертками в руках. Предназначались они в основном для расположенного неподалеку детского дома. Угощали потихоньку бойцы малышей лакомствами и были счастливы, когда в детских глазах видели радость.

* * *

И вот долгожданный день наступил. Ранним утром 24 июня 1945 года сводный полк 2-го Украинского фронта в количестве тысячи человек двинулся по улицам Москвы на главную площадь Страны Советов. На всех бойцах и командирах было новое обмундирование, пошитое специально к параду, оружие начищено: холодно сверкала сталь штыков. Мерно покачивалось Боевое Знамя нашей гвардейской дивизии, и его шелк мягко касался лица.

На всем пути от Сокольников до Красной площади мы не видели на тротуарах свободного места. Москвичи приветствовали героев Великой Отечественной войны. Глядя на празднично одетых людей, на их улыбки, тысячи букетов, мы ощущали такой прилив сил, что казалось, еще чуть-чуть - и полетишь над летней московской улицей.

Оркестра с нами не было, но тысячи орденов и медалей на мундирах бойцов вызванивали в такт шагам праздничную мелодию. И стал тот легкий малиновый перезвон лучшей музыкой, которую я когда-нибудь слышал.

10 часов утра. Красная площадь. С неба струился мелкий холодный дождь. Наш сводный полк стоял неподалеку от Музея Владимира Ильича Ленина. С последним ударом Кремлевских курантов раздалась команда Маршала Советского Союза К. К. Рокоссовского: "Парад, равняйсь!.. Смирно!" И справа, совсем рядом с нами грянула торжественная, близкая для каждого русского человека мелодия Глинки "Славься!". Признаться, то, что происходило в последующие за этим минуты на площади, я разглядел с трудом. Глаза на миг затуманили слезы, о которых станут потом петь, что пополам с ними была наша радость.

Один за другим проходили сводные полки фронтов по Красной площади. Каждый - под свой марш, который исполнял сводный оркестр Красной Армии. И вот настал наш черед. Поплотнее обхватил ладонями древко Боевого Знамени, поднял его выше. "Полк, смирно! Шагом, марш!" - раздалась команда Маршала Советского Союза Р. Я. Малиновского.

Сырой ветерок бережно перебирал складки стяга. Плечом к плечу шли мы по древней брусчатке мимо Мавзолея Владимира Ильича Ленина. Шли по Красной площади победители, и каждый мысленно давал себе клятву во все времена беречь Родину-мать, надежно охранять мирную жизнь своего народа, быть до конца верным нашей партии! Четыре десятилетия своей службы в Советской Армии я держал эту клятву и буду верен ей всегда.